…Окончен день. В истовом поту репетиции стремглав пролетел вечер. Ночным проспектом неспешно шагаем домой. Мимо, поводя прозрачными боками, проплывают последние трамваи, похожие на большие аквариумы. Дышится спокойно и легко. Навстречу тихим шагам на лестнице, ошалев от счастья, за дверью заходится пес Тепка…[815]
В 1990-е годы слитность работы и личной жизни В. И. Бондаревой, точнее — замещение личной жизни работой, интерпретировалась как проявление силы и цельности характера:
Ну конечно же дело — в деле, где нет пауз на личную жизнь: она вся — личная. Твоя — и не твоя. Для всех, а значит, и для себя. Где нет противостояния между «быть» и «казаться». Они — слиты.
Сидеть в жюри на смотрах — это для себя или для дела? Выискивать мальчишек и девчонок в школах, на рядовых концертах, в репетиционных залах студий и кружков — для себя? Консультировать начинающих хореографов и танцоров — для кого? А изматывающие конкурсы, фестивали и поездки с коллективом за границу? Все это отмечено званием «Заслуженный работник культуры»! Награда? Наверное. Но не в этом дело[816]
.В последние годы жизни В. И. Бондаревой ее самозабвенное отношение к делу получило религиозную интерпретацию «служения», поддержанную ее активностью в церковной жизни:
У Веры Ивановны дома на стене висит Благодарственное письмо за подписью Протоиерея Сергея Севастьянова, где есть такие слова: «Последние 10 лет ваша жизнь связана с Храмом Святителя Василия Великого. Ваше чувство ответственности, отзывчивости и внимательное отношение к людям снискали Вам заслуженный авторитет». И ведь неважно, чем человек занимается, а важно, чем он живет, каковы его жизненные приоритеты и принципы. А Вера Ивановна — это «Человек-СЛУЖЕНИЕ» с большой буквы во всех областях своей жизни[817]
.В последнем опубликованном интервью В. И. Бондарева открыто заговорила о своем одиночестве, слегка смягченном лиризмом метафор. Своей публикации впечатленная журналистка предпослала эпиграф, который я слышал и из уст Веры Ивановны. В нем поэтично подводивший итог ее жизни:
За всю свою жизнь я соткала три ковра.
Первый ковер, наверное, у всех одинаков — это цветы.
Это мечты. Когда кажется, что вся жизнь впереди и ты никогда не постареешь.
Второй — это трудности. Это горы, переходы, даже пустынные места. То взлеты, то падения. И, конечно, слава. В этом отношении я была баловень судьбы.
А третий ковер — это одиночество. Безысходная пустыня. Это финал жизни[818]
.В публикациях, повествующих, в соответствии с законами биографического жанра, о счастливой жизни, прожитой не зря, В. И. Бондарева называла себя «баловнем судьбы» и не желала себе лучшей доли: