Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности

Однако на этом замечательная идея подобного обмена позициями или даже параллельного движения вдоль двух полюсов упирается в стену. По моему опыту, хорошие дебаты крайне редко приводят к тому, что одна из сторон решительно и окончательно переубеждает другую. Куда чаще имеет место некоторая корректировка убеждений обеих сторон. И эти новые идеи далеко не всегда отображаются, образно говоря, на бинарных файлах прошлого, превращая, скажем, сторонника интеграции в националиста или наоборот. Это скорее синтез. И то и другое. Ни то, ни другое.

В 2006 году профессор организационного поведения Кристина Тинг Фонг высказала предположение, что между эмоциональной амбивалентностью (одновременное переживание положительных и отрицательных эмоций) и творчеством (умение распознавать необычные взаимоотношения между концепциями) есть определенная связь[152]. Обсуждая результаты двух экспериментов в этой области, профессор предположила, что амбивалентность может сигнализировать людям о том, что «они находятся в необычной среде. Это, в свою очередь, повышает их чувствительность к необычным ассоциациям». И каков же ее вывод? Что у нас нет достаточных оснований полагать, будто менеджеры должны активно поощрять эмоциональную амбивалентность на рабочем месте, но есть вполне веская причина «более взвешенно оценивать потенциальные последствия смешанных эмоций».

Дебаты и опыт интеллектуальной амбивалентности работают похожим образом. При столкновении с реальным вызовом нашим текущим взглядам и убеждениям у нас есть не только варианты переть напролом или, наоборот, «удрать с корабля», мы также можем подумать еще раз и найти третий путь. Это еще один важный аспект дебатов как образовательного инструмента. Они учат нас, как продолжать учиться и как учиться друг у друга, и для этого нужно просто не прерывать разговор.

* * *

В один из последних дней лета, 27 августа, через две недели после окончания турнира на Бали, я приземлился в Пекине и поймал такси до Университета Цинхуа. Сидя на пассажирском сиденье старенькой Hyundai Elantra, я почувствовал, как на меня со всех сторон обрушилась чужеродность всего окружающего: жуткий смог, неимоверное количество огромных серых зданий, рычащий пекинский акцент таксиста и, несмотря на все это, потрясающая харизма неизведанного. Затем машина подкатила к огромному утопающему в зелени кампусу, и по ее движению я понял, что нахожусь рядом со своим новым домом.

При проектировании Шварцманского колледжа, резиденции и учебной базы для нашей программы, архитекторы явно черпали вдохновение в традиционных китайских домиках на заднем дворе, но внушительные стены здания, украшенные деталями из насыщенно-красного дерева, напомнили мне крепость. Наша программа – она объединяла пятьдесят американцев, двадцать пять китайцев и еще сорок пять людей самых разных национальностей – была призвана стать мостом прежде всего между Китаем и США, в меньшей степени между всем остальным миром. Формулировки ее главной цели варьировались от совсем расплывчатых (продвижение межкультурного понимания) до эпических (спасение из так называемой ловушки Фукидида – это концепция, согласно которой столкновение между новой, только заявляющей о своей силе державой и действующим гегемоном неизменно ведет к войне). Катя

сумку через вестибюль с кондиционером в свою комнату на третьем этаже, я думал о том, чем же закончится этот социальный эксперимент.

Первые несколько месяцев программы мы, студенты, в основном ребята лет двадцати с небольшим, подходили к задаче культурного обмена с жестким профессионализмом. Во время дискуссий в классе люди говорили с решимостью послов: «Как китаец, я бы сказал…», «Большинство людей в Америке сказали бы» – что-то в таком духе. Более практические компоненты нашей учебной программы – они сочетали в себе занятия по государственной политике и бизнес-администрированию – призваны были научить нас профессиональному навыку преодоления социальных и идеологических барьеров: один из курсов так и назывался, «Амбикультурный стратегический менеджмент». Это несколько снижало качество нашего дискурса.

Меня это вполне устраивало. Я намеревался использовать эти десять месяцев в Пекине для отдыха от всего, что безраздельно владело мной во время обучения: от конкуренции, самопрезентаций, самовольного захвата площадок для публичных выступлений. Большинство выходных я путешествовал с двумя друзьями – художником из Китая и поэтом из Пакистана, – стараясь откладывать интерпретацию в пользу опыта. Мы путешествовали налегке на огромные расстояния, через каналы Сучжоу в горы Синьцзяна, и постоянно общались друг с другом на нашем собственном языке симпатии и привязанности.