Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности

Уже паркуя велосипед у ворот Шварцманского колледжа, я мысленно пожелал этим детям всех возможностей использовать в дальнейшей жизни все, чему их научили и научат дебаты: знания, навыки и мотивацию убеждать других; умение выигрывать и проигрывать с изяществом; способность принимать амбивалентность окружающего мира. А еще мне очень хотелось надеяться, что демократические общества не оставят такое образование без внимания, чтобы, когда придет время защищать наши ценности в дебатах на мировой арене, у нас был шанс на успех.

Глава 8. Взаимоотношения: как оставаться вместе в борьбе

Красивый дуплекс красного кирпича на Киссинг-Пойнт-роуд был выставлен на продажу в апреле 2009 года по банальной причине – развод предыдущих владельцев. Когда мы с родителями ясным осенним утром приехали на осмотр недвижимости в тот район, агент тут же сообщил, что нам невероятно повезло. Воздух внутри дома был спертым и едким. Пожилая женщина сидела в темной гостиной с пурпурными стенами и смотрела телевизор. Оглядывая спальню, все еще супружескую, я не мог не думать о несчастье, некогда разросшемся и воцарившемся в этом доме. Позже тем же вечером мама позвонила агенту и назвала свою цену. А менее чем через месяц мы втроем приступили к созданию собственного семейного гнездышка.

Итак, в августе 2018 года, проведя год в Китае, а в сумме пять лет за границей, я вернулся в дом на Киссинг-Пойнт-роуд, который показался мне слегка потрепанным, и воссоединился с родными. Сад вокруг дома сильно зарос, лампы в комнатах сияли не так ярко, как прежде. После долгих лет жизни в общежитиях, где за тебя многие бытовые задачи выполняет персонал, я отстранился от ответственности – и от терпимости к несовершенству, – которая всегда идет «в пакете» с проживанием в реальном доме.

Мама и папа тоже сдали. Они оба разменяли шестой десяток и за ужином открыто говорили о перспективах выхода на пенсию. Папа перестал красить волосы, и его серебристая грива напомнила мне о дедушке. Родители признались, что, когда я в 2013 году поступил в колледж, они плакали несколько месяцев. Теперь, сидя за столом с самыми родными людьми в мире, я видел, что их лица немного повеселели, но не мог не задаваться вопросом, что мы все потеряли за те месяцы и годы.

На фоне этого крепнущего ощущения долга перед семейным гнездом и родными я чувствовал себя почти бессильным. Вообще-то я представлял свое пребывание тут как нечто вроде пит-стопа в жизни молодого специалиста – совсем непродолжительный период, когда мы с родителями будем с нежностью оглядываться и вспоминать прошлое. Однако с работой у меня были проблемы, а заоблачные цены на аренду жилья в городе делали переезд в собственное жилье совсем нереалистичным. Просыпаясь по утрам в своей детской спальне – уютной комнате, пахнущей запустением, – я видел пыльную выставку школьных трофеев и полученных на дебатах кубков. Вообще-то эти и более поздние занятия моей растянувшейся юности – стажировки, университетские братства – должны были бы стать для меня надежной подсказкой по поводу моего будущего. Но надежда на это бледнела и жухла с каждым днем.

К концу пребывания в Пекине я решил стать журналистом. Решение это основывалось не столько на расчетах, сколько на восхищении иностранными корреспондентами, с которыми я познакомился в Китае. В моих глазах, глазах человека, воспитанного в уважении к власти и стремлении добиваться ее одобрения, – сначала я был мигрантом, затем стал убежденным меритократом, – эти люди олицетворяли дух инакомыслия. Они скверно одевались и вечно охотились за впечатляющими историями. Этот карьерный выбор, признаться, продуманным не назовешь. У меня не было никакого опыта работы в новостных агентствах; сама отрасль находилась на спаде, на щедрые перспективы найма рассчитывать не приходилось. И все же это намерение, однажды сформировавшись, оказалось на редкость твердым.

Мама с папой никогда не просили меня пересмотреть свое решение. Они оставались непоколебимы, даже когда назойливый хор друзей и родственников становился все более громким и обвиняющим. «Ну и когда же наш Бо чем-нибудь займется?» Надо признать, без родителей я бы просто пропал, но и с ними я жил в вечном сумбуре метаний и сомнений. До этого я с немалым презрением относился к богатеньким успешным сверстникам, которые отказались от жизненных амбиций ради прибыльной работы в сфере консалтинга и финансов. Теперь же меня мучил вопрос, как долго может продолжаться такой идеализм и не был ли он ошибочным с самого начала.

В те месяцы я часто ловил себя на том, что страстно желаю какой-нибудь драмы – того, что отвлекло бы меня от рутины поиска работы. И это мое желание осуществилось в ноябре, причем не в форме самого события, а в виде шока после него.