Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности

Годом ранее, в августе 2017 года, правительство Австралии задало каждому зарегистрированному избирателю вопрос: «Нужно ли изменить закон и позволить однополым парам вступать в брак?» Опрос был добровольным и ни к чему не обязывал, но правительство обещало рассмотреть мнение народа. Нам достаточно было с сентября по ноябрь поставить галочку в нужной клеточке и вернуть заполненный бюллетень в оплаченном государством конверте.

Надо сказать, общество приняло тот опрос не слишком позитивно. Представители ЛГБТ-сообщества утверждали, что публичные кампании высвобождают в обществе скрытую гомофобию. Они ратовали за прямой закон о равенстве брака. А религиозные консерваторы, со своей стороны, опасались, что опрос разожжет антирелигиозные настроения и разделит религиозные общины.

Но все это не поколебало премьер-министра от консерваторов Малкольма Тернбулла в его стремлении узнать мнение народа. Он сказал следующее.

Неужели мы настолько плохо думаем о наших собратьях-австралийцах и об их способности обсуждать важные вопросы, представляющие общественный интерес, что говорим: «Вы не в состоянии вести конструктивную дискуссию о дефиниции брака, очень важного, по сути фундаментального, элемента нашей системы права и нашей культуры»? Австралийцы способны вести уважительную дискуссию – и не раз демонстрировали это[153]

.

Впрочем, опрос выявил не только лучшее, но и худшее в нашем народе. Многие семьи и сообщества нашли конструктивные способы выразить свое несогласие, но публичный дискурс не обошелся без взаимных оскорблений. Через год дискуссия достигла церкви. Так, отдельные сегменты Объединенной церкви Австралии активно выступили против нового определения брака, в том числе и конгрегация, к которой принадлежали мои родители.

Более того, некоторые конгрегации даже открыто обсуждали перспективу выхода из Объединенной церкви, то есть отступничества. И вот, чтобы замерить общественное мнение, пастор нашей церкви наметил на второе воскресенье ноября собрание паствы.

По моему опыту, восприятие людьми церкви имеет тенденцию стремиться к двум крайностям. Одни считают, что внутри религиозных организаций слишком много споров, и эта напряженность всегда на грани конфликта. Другие говорят, что в церкви, напротив, слишком мало разногласий, а сила догмы и идеологическая обработка подавляют любое инакомыслие в рядах прихожан.

Но ни один из этих взглядов не описывал церквей в тех местах, где я рос. Именно в воскресной школе я научился поднимать этические вопросы и спорить о них: «А всегда ли ложь – это плохо?», «Погодите, а почему Бог уничтожает в Потопе всех?» В некоторых отрывках Библии и вовсе прямо описываются споры. Авраам призывает Создателя подумать о невинных в Содоме и Гоморре; Иов ссорится с друзьями по вопросу страдания. Мы, дети, понимали эти истории по-разному и тоже спорили друг с другом, отстаивая свою точку зрения. В подобные моменты наша церковь очень напоминала какой-то хороший книжный клуб.

Конгрегации мигрантов-корейцев в Австралии отличались от других и еще кое-чем. Наша община арендовала помещение у англоязычной церкви, и наши службы проводились, когда не было служб в ней. Общину нашу было бы неверно описывать только в религиозных терминах. Церковь была для нас универсальным источником самых разных видов подспорья: свежих продуктов, бесплатного ухода за детьми, эмоциональной поддержки, финансовых советов, – а прихожане становились друг для друга друзьями, коллегами и соседями.

Подобная сплоченность не могла не быть сопряжена с определенным риском. Люди сближались достаточно сильно, чтобы причинять друг другу боль и предавать друг друга; процветали извечные сплетни. Но по большей части наша община процветала. И хотя я в старшей школе и колледже отошел от религии, местная конгрегация оставалась для меня образцом местного сообщества.

Словом, по поводу предстоящего обсуждения вопроса однополых браков у нас имелись вполне веские причины для оптимизма. Наши прихожане умели спорить и конструктивно выражать несогласие друг с другом. Этих людей многое объединяло, а явных задир или злодеев среди нас не было. Кроме того, в результате похожих дебатов в других церквях определенная теология хорошего спора уже стала мейнстримом. Архиепископ Кентерберийский Джастин Уэлби еще в 2015 году сказал своим прихожанам: «Отвесом разногласия не оценить. Но он заставляет меня и каждого из нас нести ответственность за то, как мы спорим… „Непричесанность“ человеческих отношений нормальна и пугать не должна: она выражает богатство нашей сущности»[154]. Словом, если хорошие споры существуют в природе, то на предстоящем собрании нас ждало именно это.