Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности

Когда мы впервые познакомились девять месяцев назад, Фанеле был худеньким парнишкой; теперь же он выглядел куда более солидным, даже расслабленным. «Ага! Это точно Бо Со! Бо Со, дружище!» Его бодрый голос громыхал на грани смеха, сам он уверенно прошествовал мимо меня в гостиную.

Я не стал спрашивать Фанеле, как он меня нашел. Ни это, ни краткая светская беседа о нашем опыте первого дня в университете, которая последовала далее, казалось, не имели особого значения. Вместо этого я задал ему вопрос, который крутился в моей голове уже несколько месяцев: «Слушай, а как команда свази попала тогда на чемпионат мира по дебатам среди школьников?»

Фанеле рассмеялся. «Все удивляешься, что африканцы умудрились выйти в финал?» Я издал несколько смущенных звуков в знак протеста. А он опять завел рассказ о том, что их команда отсмотрела сотни часов видеодебатов, а затем записывала свои выступления и анализировала каждое решение, каждое движение, каждый жест и каждый тик. «Мы действительно просто вкалывали как лошади, чувак. И никакого волшебства». Я сказал ему, что полностью с ним согласен.

Потом Фанеле заявил, что тоже хочет меня кое о чем спросить: «Бо, а тебе не кажется, что нам нужно попытаться выиграть чемпионат мира по дебатам?» Не успел я и слова сказать в ответ, как он выдал серию аргументов, наполовину явно отрепетированных, наполовину импровизированных. Его голос становился все громче, а выражение лица все более напряженным. Дерзость его амбиций, очень сильно претендовавших не только на его собственное, но и на мое время, меня ошарашила. Но я не мог отрицать его непревзойденной способности выбирать нужные слова. «Это же твое, чувак, это ты сам», – заявил он.

Слушая Фанеле, я начал верить, что то, благодаря чему я оказался в этом замечательном месте, возможно, поможет мне пройти и через годы учебы.

* * *

Далее занятия начались всерьез, и университетский городок стал совсем другим.

В Гарварде студентам не нужно выбирать специальность до второго семестра второго курса – тут есть элемент гибкости, призванный предоставить новичкам пространство для экспериментов. Я приехал сюда, уже зная, что буду изучать философию; я считал этот предмет подходящим для себя, потому что неплохо преуспевал в дебатах. Так что во второй вторник семестра я прямиком помчался на день открытых дверей философского факультета.

В огромную пыльную библиотеку на втором этаже Эмерсон-Холла, здания факультета философии, я зашел с небольшим опозданием. Группа преподавателей в передней части помещения уже описывала свой предмет – со все возрастающим, надо сказать, уровнем абстрактности: «Цель философа не в том, чтобы найти правильный ответ, а в том, чтобы всесторонне исследовать причины любого полученного ответа», «Ставить правильные вопросы неизмеримо лучше, чем находить правильные ответы», «Правильнее всего задаться вопросом „А что есть вопрос?“». В толпе студентов слышался задумчивый ропот.

После презентации я ввязался в разговор с преподавателем логики. Это был пожилой мужчина в шерстяной жилетке, который довольно визгливым голосом сообщал проходящим мимо о том, что печенье, разложенное им на столике, марки Leibniz. «Ну, как немецкий философ Лейбниц», – пояснил он, глядя на меня выжидающе. Я отхлебнул из стаканчика воды и, сказав, что немного занимался дебатами в школе, спросил его мнение о том, можно ли считать этот опыт полезной подготовкой к изучению философии. Он поправил очки. «Скорее всего, нет, – ответил он. – Мы тут скорее на стороне Сократа, чем Горгия».

Позже днем я нашел ссылку на людей, о которых он говорил.

Горгий, родившийся в 483 году до нашей эры, был странствующим оратором, или софистом; он читал публичные лекции – например, на тему «Нельзя винить Елену за Троянскую войну» – и обучал молодежь ораторскому искусству[37]. Он пришел в Афины, когда ему было уже за шестьдесят, чтобы попросить военной защиты для своего родного города Леонтини, что на острове Сицилия, и остался жить в большом городе. Некоторые критики воротили от него носы, но влияние этого человека на окружающих было неоспоримым. Он увлекал людей толпами, по сути, погружал их в транс.

И вот однажды вечером Горгий долго разглагольствовал на званом обеде, и его перебил другой гость, лохматый мужчина по имени Сократ. Философ в лоб задал ему прямой вопрос: «Как нам называть тебя и какое искусство ты исповедуешь?»[38] Горгий ответил: «Риторика, Сократ, мое искусство».