Атмосфера в генеральной ассамблее – известный термин для обозначения любого большого зала, где участники дебатов ждут начала следующего раунда, – была напряженной; в воздухе пахло застоявшимся кофе. С сотню студентов университетов со всех концов США толпились в тепле помещения, обмениваясь последними сплетнями и всякими идеями. Мы с Фанеле приткнулись у черного входа, не решаясь вступать в разговор и боясь далеко уходить.
В первом раунде мы схлестнулись с парой нервных первокурсников из Суортмора, гуманитарного колледжа из Пенсильвании. Эти ребята – миниатюрный парень в огромных очках и девушка, постоянно что-то свирепо бормотавшая себе под нос, – уверенно направились в отведенную нам комнату в соседнем здании, мы последовали за ними. Когда мы расселись за главным столом в этом небольшом помещении для семинаров, я почувствовал нервозность, которой не испытывал перед дебатами вот уже несколько лет. Но как только первый спикер наших оппонентов, поправив очки, принялся читать кейс о запрете использования военных дронов, я почувствовал, что тело мое быстро включается в привычный ритм.
Мы тот раунд выиграли и до теперешнего дня легким парусником плыли по волнам соревнований, уверенно одерживая победу за победой в дебатах на самые разные темы, начиная с оплачиваемых отпусков по уходу за ребенком и заканчивая свободной торговлей. Обычно среди участников дебатов принято действовать на первых порах полегче, скрывая от соперников свою истинную силу и выжидая, а мы с Фанеле мчались в прямо противоположном направлении. Мы с ходу продемонстрировали все приемы, которым нас когда-либо учили, – от ответа на четыре базовых вопроса до создания убийственных точек информации, – и перед аудиторией из трех, а то и двух человек выступали так, будто это огромная толпа слушателей.
Позже тем вечером, уже часов в одиннадцать, за куском дешевой пиццы и стаканом теплой газировки мы позволили себе насладиться самодовольством. Счет наших побед и поражений – 4:0 – гарантировал нам место в финальном раунде. Покончив с ужином, мы в страшном возбуждении, безудержно фантазируя и высказываясь довольно жестко, вывалились из ресторанчика и спустились по Амстердам-авеню к общежитию, где жил приятель Фанеле, который расчистил у себя в комнате на полу немного места и пустил нас переночевать.
Следующее утро, темное и пасмурное, прошло под барабанную дробь неуклонно накалявшихся страстей. Мы с Фанеле выиграли последний предварительный раунд, затем победили в одной восьмой финала, где нашими соперниками была весьма авторитетная команда старшекурсников из Университета Брауна. И каждый результат был серьезным шоком для тревожного организма, который представляет собой любой турнир по дебатам. Между раундами мы с Фанеле важно расхаживали под музыку по коридорам у генеральной ассамблеи, немного выкаблучиваясь перед публикой, изучавшей нас с почтительного расстояния.
Часа в два сквозь стены до нас донеслось объявление о начале четвертьфинала. «Четвертьфинал состоится в комнате EG014. Утверждающая сторона: Гарвард. Отрицающая сторона: Бэйтс. Судьи: Коннелли, Гессе, Гош». Когда мы с Фанеле входили в общий зал, чтобы забрать свои вещи, толпа расступалась, давая нам пройти. А пока мы спускались на цокольный этаж, старшие ребята из союза дебатов нашего колледжа, многие из которых уже вылетели из турнира, подбадривали нас и засып
В комнате EG014 пахло как в котельной, и температура была примерно такой же; но, к счастью, это была не котельная. В спертом пространстве теснилось более тридцати человек, большинство из них мы видели впервые. Они, вытянув шеи, смотрели, как мы входим в комнату. Наши оппоненты из Бэйтс-колледжа, гуманитарного колледжа из штата Мэн, уже сидели за столом и были заняты делом: очаровывали судей словесным попурри из самоуничижительных шуток, комплиментов и остроумных замечаний. Более напористая из этой пары, высокая девушка с ирокезом, Дана, поприветствовала нас притворным зевком и раздосадованным «Ну наконец-то…».
Вскоре в комнате воцарилась полная тишина, и я встал лицом к слушателям.
Тема была такой: «Движения за социальную справедливость должны ратовать за изменения через суды, а не через законодательные органы». Оглядывая лица в толпе, многие из которых сильно раскраснелись от волнения, я напомнил себе, что мне нужно потрясти аудиторию с самого начала. Ведь если разрекламированная команда не оправдывает ожиданий, толпа обычно отворачивается от нее с бешеной скоростью. И я, окинув публику стальным взглядом, начал.
«Задержка в правосудии – это, по сути, отказ в правосудии. Ведь пока трусливые политики, вставшие на колени перед алтарем щедрых пожертвований и охваченные идеей увековечивания собственного имени, решают судьбу тех, кому слишком долго отказывали в правосудии, ужас отвержения и равнодушия познает уже следующее поколение».