Эти ребята говорили всего по несколько минут. Вероятность того, что подавляющее большинство их высказываний надолго застрянут в памяти слушателя, стремилась к нулю. Однако некоторые приемы и повороты запоминались, хоть и выглядели результатом везения в не меньшей мере, чем продуктом усилий и структуры. Спикер просто нашел правильные слова. Мы в дебатах назвали это фразой для аплодисментов.
Стильность
Правило № 10.
Найти свою фразу для аплодисментовЖестких правил тут не существует, но обычно такие фразы бывают короткими, максимально полно выражают главную мысль, не содержат лишних слов, оригинальны и даже идеалистичны.
Плохо
: «Хороший гражданин не выдвигает бесконечные требования. Он ищет, как ему внести вклад в общее дело».Лучше
: «Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя; спроси, что ты можешь сделать для своей страны».Ближе к вечеру я поговорил с Ионой и рассказал ему об уроках, которые извлек из их митинга: о том, что публика, судя по всему, требует риторики, для которой характерны пропорциональность, индивидуальность и стильность; что все это, видимо, зиждется на некоем импульсе, присущем нам от природы как человеческим существам, и что спикер, включив в свою речь эту троицу, может убеждать людей так, как никогда не смог бы только рациональными аргументами.
Иона выслушал меня, а затем сделал такое лицо, будто все это ему уже давно известно. «Идеи никогда не движут людьми сами по себе, – пожал он плечами. – Людьми движут люди».
Когда-то Сократ сказал Горгию, что риторика плоха, потому что манипулирует человеческими слабостями: доверчивостью, неразумием, капризностью. Но, судя по всему, верно и обратное: риторика нужна нам именно из-за этих наших слабостей.
Пытаясь переубедить в чем-то другого человека, мы вынуждены бороться не только с невежеством и нелогичностью, но и с апатией, цинизмом, невнимательностью, эгоизмом и тщеславием. Комбинация всех этих барьеров создает практически непреодолимый барьер для идеи «слезь с дивана»; чтобы убедить кого-то сделать в этом мире
Столкнувшись с этими инерционными течениями, спикеру необходимо получить доступ к своим выдающимся силам. И я задался вопросом, а не будет ли лучшим из доступных нам шансов встречать пороки риторикой, взывающей к нашим добродетелям: к сочувствию, состраданию, жалости и нравственному воображению?
Третьим Бойлстонским профессором после Джона Куинси Адамса и проповедника Джозефа Маккина стал двадцативосьмилетний редактор журнала Эдвард Тиррел Ченнинг. На инаугурации в 1819 году он возвестил о кончине классической риторики. Он утверждал, что когда-то общество было «неупорядоченным и нерегулярным»[48]
, но теперь оно организовано и образованно неизмеримо лучше. И если раньше можно было приводить ораторским искусством в неистовство толпы людей, то современная публика гораздо более умна и проницательна.Соответственно, по словам Ченнинга, существенно ослабло и влияние оратора. «Это уже не то важное лицо, каким он когда-то был, – сказал новоиспеченный Бойлстонский профессор. – [Сегодня] оратор не что иное, как один из множества, обсуждающего с этим множеством общие проблемы».
Это показалось мне не слишком большой потерей. Ну и что из того, что материалы для современного возрождения риторики нельзя найти на пепелище древности? Это просто означает, что мы должны создать что-то свое, что-то новое.
А в кампусе тем временем конец мая ознаменовал окончание учебного года. Солнце поднималось все выше, дни становились все дождливее, и мы вчетвером с моими соседями по комнате переехали из общежития для первокурсников в общежитие для второкурсников. Мы с Ионой решили жить вместе еще год и с еще одним нашим другом и будущим соседом по комнате Джоном, чемпионом по фрисби из Атланты, провели последние перед летними каникулами деньки, втискивая свое порядком распухшее имущество в слишком маленькие коробки.