Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности

Надо сказать, тенденция время от времени вознаграждать на дебатах задир и хулиганов коренится в особенностях тамошнего судейства. На первый взгляд победная база в дебатах кажется простой: одна из сторон должна убедить судью проголосовать за ее позицию. Но что именно означает утверждение, что команда убедила судью, скажем, в дебатах на тему поддержки вторжения в Ирак? Естественно, не то, что судья теперь считает вторжение хорошей идеей; он вообще может быть знаменитым пацифистом. Скорее мы имеем в виду, что команда-победитель убедила судью, будто она была более убедительной.

Так вот, многие задиры – истинные мастера в деле использования разрыва между убеждением и 

восприятием убедительности. Если первое имеет отношение к решению по вопросам, обсуждаемым на дебатах, то второе использует текущую дискуссию в качестве своего рода прокси для сбора большего количества качеств, таких как красноречие и интеллект. Если убеждение относится к результату одного раунда, то убедительность – что-то вроде социальной печати, которую человек несет на себе во многих средах. В нашей культуре, в которой уверенность и доминирование кодируются как победа, восприятие убедительности особенно часто прогоняется через искривленные линзы.

Участники большинства дебатов стремятся и убедить, и продемонстрировать свою убедительность. Поэтому дебаты – это всегда диада, сочетающая в себе зрелищность и размышления, изворотливость

и поиск истины, соперничество и сотрудничество. В самом по себе зрелищном аспекте дебатов, конечно, нет ничего плохого. Именно он дает людям мотивацию интересоваться политикой, позволяет выносить общественное суждение по разным вопросам и распространяет полезные идеи шире, чем они могли бы распространиться, не будь дебатов. Однако нам надо максимально честно признавать, когда элементы представления начинают превалировать над более трезвыми, «мыслительными» аспектами дебатов.

Но вернемся к упомянутым выше опросам общественного мнения. В каждом из них использовалась версия одного и того же простого вопроса: «Кто, по-вашему, победил на этих дебатах?» А ведь по поводу того раунда можно было задать и другой вопрос.

Дональд Трамп мог и проиграть те дебаты как дебаты, но это не единственная точка зрения на них. Этот человек, по сути, затеял на сцене скандал и попытался убедить нас в том, что мы все пришли на это посмотреть. Я не был уверен, что это непременно сработает. Но животное возбуждение, которое я сам испытывал в моменты его перформанса, – основной инстинкт не слишком агрессивного человека, когда тот старается встать на сторону хулигана, – навело меня на мысль, что это вполне возможно.

Те дебаты напомнили мне о пятом типе задир – скандалистах. В отличие от четырех предыдущих, он не пытается заполучить несправедливое преимущество в рамках логики дебатов. Он стремится полностью разрушить эту логику и превратить спор в открытое противостояние, единственным мерилом успеха в котором становится восприятие доминирования. Цель скандалиста не в том, чтобы кого-то в чем-то убедить, а в том, чтобы заставить оппонента замолчать, маргинализировать его и сломить его волю.

Теоретически на формальных дебатах возможна защита от таких задир. Скажем, модератор может отключить микрофон спикеру, когда тот начинает говорить не в свое время, или вмешаться в дискуссию, чтобы перепроверить факты либо указать на недопустимое поведение участника. А вот в большинстве плохих разногласий, с которыми мы сталкиваемся в повседневной жизни – на работе, дома или в общественном пространстве, – эти варианты недоступны.

При столкновении со скандалистом в повседневной жизни у нас есть только одна надежда – на восстановление структуры дискуссии. Однако, как показали те президентские дебаты, это задачка не из простых даже при наличии отличных модераторов. А на что же нам рассчитывать, когда мы сталкиваемся с задирой один на один, когда нам приходится противостоять ему без посторонней помощи?

* * *

Летом 1959 года, в самый разгар холодной войны, делегация американских чиновников прибыла в московский парк «Сокольники» для участия в открытии выставки, призванной продемонстрировать советским гражданам завидную жизнь американцев.

«Главным блюдом» среди тысяч фотографий и бесчисленного множества прочих экспонатов была модель красивого дома, который, как утверждалось на табличке, за 14 тысяч долларов мог купить среднестатистический американский сталевар. Реплика дома из Лонг-Айленда была поделена на отсеки, чтобы максимизировать количество гостей, которых смогут одновременно принять хозяева. Из-за этой особенности и в надежде «проехаться» на привлекательности недавно запущенного спутника дом назвали Splitnik (сочетание слов «спутник» и split, «делить»).