Каллокаин

– Неважно. Это не имеет значения. Что-то глупое. Кто-то хотел получить от него какие-то сведения, кажется, какую-то карту, набросок, и заплатить за это деньги. Он этого пока не сделал. Он сказал, что собирается, но этого я не понимаю. Я бы никогда этого не сделала. Но он признался мне – и я хочу говорить с ним и дальше. И либо он поймет меня, либо я пойму его. Мы поймем друг друга и, когда придет время, будем действовать вместе. Я на его стороне. Его мне не нужно бояться. И он меня не побоялся.

– Карта? Набросок? Но разве вы не знаете, что все попытки составлять любого рода карты строжайше запрещены и считаются предательством по отношению к Государству?

– О, да, я это знаю, – нетерпеливо ответила она, – я же говорю, что не понимаю его. Но мы поймем друг друга. Я его или он меня. И потом мы будем действовать вместе. Неужели вы не понимаете: я его боялась. А он меня нет. Потому что он мне все рассказал. У него действительно нет причин бояться. И никогда не будет. Никогда. Я поняла, что именно это…

– Итак, – прервал я ее с необоснованной резкостью, – итак, он договорился с кем-то о продаже наброска карты. О какой карте шла речь?

– О карте лабораторий, – безразлично ответила она. – Но я поняла, что именно это…

– И вы отдавали себе отчет, что это преступление против Государства? Что вы соучастник, поскольку не заявили на него?

– Да. Но важнее другое…

– Что вам известно о человеке, который хотел купить карту?

– Я спросила, но он толком ничего не знал. Этот человек сидел рядом с ним в метро и сказал, что сам выйдет на связь, но не сообщил, где и когда, сказал только, что заплатит, когда получит эти наброски. До этого мы должны договориться…

– Достаточно, – сказал я, развернувшись вполоборота к Риссену, вполоборота к Карреку. – Нам удалось получить от нее все сведения, которые должен был передать муж. Остальное несущественно.

– Это действительно интересно, – произнес шеф полиции. – Чрезвычайно интересно. Неужели действительно это простое средство может сделать человека откровенным? Простите, но я по натуре скептик. Разумеется, я полностью доверяю вашей честности и тщательности. И все же я бы хотел поприсутствовать еще на двух-трех экспериментах. Бойцы, поймите меня правильно. Интерес полиции к вашему открытию более чем оправдан.

Весьма довольные, мы сказали, что всегда будем ему рады и, воспользовавшись случаем, передали список новых подопытных. «Вот бы в этой группе не было таких покалеченных на живодернях, как в предыдущей!» – подумал я. Следующая мысль повергла меня в ужас прежде, чем я успел ее осознать: я захотел, чтобы среди подопытных обнаружились бойцы с предательскими мыслями… В памяти всплыли слова, услышанные вчера от Риссена: у бойца старше сорока совесть нечиста всегда. Меня охватила сильная неприязнь к Риссену, как будто это он заставил меня пожелать то, что враждебно Государству. В каком-то смысле я, пожалуй, был прав – нет, странное желание внушил мне не он – но, если бы не его слова, я бы, наверное, никогда не задумался об этом противоречии.

Сидевшая на стуле женщина с тихим стоном пошевелилась, Риссен протянул ей стакан с камфорой. Она вдруг резко встала и вскрикнула. В страхе закрыла ладонями рот и начала громко всхлипывать. Она достигла точки возврата к прежним чувствам и осознала все, что совершила.

Зрелище было чудовищным и печальным, но тем не менее оно наполнило меня определенным удовлетворением. Еще недавно, когда она сидела в детской безмятежности, я невольно дышал спокойнее и глубже, чем обычно. Она излучала некий покой, напоминавший сон, – кстати, не знаю, выгляжу ли я сам так же умиротворенно, когда сплю, а уж тем более, когда бодрствую. А она сидела здесь, спокойная и уверенная в другом человеке, в своем муже – который ее предал, который с самого начала ее предал – а сейчас и она его предала, сама того не желая. Его преступление было ненастоящим, таким же, как ее недавняя уверенность и нынешний страх. Я вспомнил фата-моргану, являющуюся путнику в соляных долинах пустыни: пальмы, оазис, источники – в худшем случае человек наклоняется, пьет из соляной лужи и погибает. «Она сделала то же самое, – подумал я, – ведь только такое зелье и можно хлебнуть из источника асоциального индивидуализма». Иллюзия, опасная иллюзия.

Мне вдруг пришло в голову, что она должна узнать всю правду, и не для того, чтобы избавиться от диких мук совести, а чтобы осознать всю тщетность того доверия, которое она на миг обрела.

– Успокойтесь, – сказал я, – повода для жалоб у вас нет, по крайней мере, на вашего мужа. Послушайте, что я вам скажу: ваш муж никогда не встречался с этим человеком. Он абсолютно невиновен. Историю он рассказал вам по нашему поручению. Это был эксперимент – над вами.

Она смотрела на меня во все глаза и, казалось, ничего не понимала.

– Вся шпионская история – ложь, – повторил я, не сумев скрыть усмешку, хотя повода для нее, собственно, не было. – Вчерашнее доверие вашего мужа доверием не являлось. Он действовал по приказу.