Камаэль (СИ)

Башню дознавателей легко было узнать по стоящему там смраду мертвечины, мочи и иных испражнений. Здесь распространялось зловоние ужаса и безнадёжности. Бросавшиеся на нас Дознаватели вспыхивали, как сухое сено, падали один за другим, и я уже чувствовал, как дрожу от слабости, как силы мои подходят к своему неизбежному пределу. Но даже это не могло заставить меня остановиться или сдержать себя в руках. В этом более не было смысла. Густой мрак Павшего сочился из меня вместе с магией, укутывая пол, и я понимал, что, возможно, это мой последний день. Морнемир нашёлся в одной из камер. Кажется, он вовсе не слышал о том, что замок взят в осаду, что Тёмные дерутся между собой, как дворовые собаки. Полукровка поднял на меня взгляд и вытер окровавленные руки о засаленный грязный мясницкий передник. Надо отдать ему должное, он не вздрогнул, не испугался, даже не попытался попятиться, лишь гордо выпрямился и приподнял подбородок.

– Я вижу, ритуал принёс свои великолепные плоды, – занозисто улыбнулся полукровка.

– Боюсь, ты даже не представляешь, насколько, – прохладно кивнул я, откладывая Саиль в сторону и скидывал плащ на пол. Они бы мне сейчас только мешались. – Мне стоит тебя поблагодарить, Морнемир. Если бы не ты и не твои старания, мне бы никогда не сделать всего этого.

Я подошёл к жарко полыхающему горну и, взяв меха, принялся раздувать угли, чтобы затем положить на них тавро. Лицо канцлера Тёмных медленно вытягивалось, пока он наблюдал за моими действиями. Пот выступил на моём лбу от жара, но я не торопился останавливаться.

– Знаешь, – наконец, произнёс я. – Я долго думал, как мне с тобой поступить. С одной стороны тебя можно назвать героем, ведь ты позволил Королю вернуться из объятий смерти и сокрушить Императора. Многие Светлые чествовали бы тебя до конца твоей жалкой, уродливой жизни. – Я взялся за деревянную рукоять, но она всё равно была обжигающе горячей. Меня это уже не волновало. Ещё одна струна во мне натужно гудела, готовая лопнуть. – Но с другой стороны я знаю, какой ты на самом деле ублюдок. В конце концов, у нас с тобой много общего.

Морнемир рванулся к выходу, напоролся на Аэлирна и сделал шаг назад. Павший почти что нежно ему улыбнулся и подмигнул.

– Будь у меня чуть больше времени, мы бы с тобой обстоятельно поговорили на некоторые темы. Но, увы и ах, я вынужден спешить. Мои подданные ждут не дождутся, чтобы увидеть свергнутого Императора. Поэтому разговор будет отложен на неопределённый срок. – Я из последних сил заставил тени метнуться к нему и скрепить прочной сетью.

– Ты пожалеешь, щенок, – негромко и даже самую малость грозно произнёс Морнемир, когда я встал перед ним и приподнял тавро. – Ты будешь пожинать пепел и пламя.

Его следующая угроза потонула в его полном боли рыке, что сотряс камеру, когда раскалённое железо впилось в его лоб, сжигая кожу и оставляя огненный знак. Отбросив тавро в сторону, я с прохладным любопытством наблюдал за тем, как мужчина оседает на пол, содрогаясь от воя и смеха всем телом. Я погасил его сознание медленно и осторожно, не желая повредить. В его голове хранилось слишком много опасных и полезных сведений, которые я желал получить. И мне хотелось закончить свою казнь неторопливо, когда не надо будет думать о том, как остановить войну. Я вернулся к Джинджеру и повёл его, покорного и сломленного, в тронную залу. Мужчина всё ещё держал на руках крохотное, сморщенное тело своего мёртвого ребёнка.

– Созывай своих подданных, Император, – приказал я, направляясь к трону Тёмных.

Миражи-воспоминания накладывались на реальность, и мне казалось, что я вижу, как наяву, отца, прекрасного и высокомерного, сидящего в этом великолепном кресле, закинув ногу на ногу. Мне чудилось, будто я слышу его голос, подбадривающий меня – ну же, Льюис, мой мальчик, ты знаешь, что нужно делать. И словно бы тысячи игл впились в моё тело, когда я опустился на трон и окинул залу взглядом. Джинджер стоял перед ступенями на коленях, прижимая к груди бездыханное тело. Звуки боя стихали, я слышал шаги, осторожные и почти что робкие. Тёмные наполняли всё вокруг, глядя на меня огромными гневными, перепуганными глазами. Здесь были все высокопоставленные аристократы и приближённые Императора. Они смотрели на его скрюченную фигуру с омерзением и обвинением.

– Как ты мог, – шипели отовсюду. – Позор великой династии!

– Ты не имеешь права зваться Императором!

А он негромко рыдал, позволяя мне упиваться ядовитой победой. Чёрной, как самая безлунная из ночей. Горькой, как сгнивший хлеб. Я выжидал, наблюдал, и ртутная усталость окутывала меня подобно той, что я испытывал в этом самом зале семь с половиной лет назад. Сейчас я был бы рад, если кто-нибудь вдруг решился вонзить мне нож в спину и прервать жизнь. Ликовал бы, как безумец. Но не всё было закончено.

– Отдаёшь ли ты свою корону, Император? – поинтересовался я, глядя на Джинджера. Он поднял на меня гневный, отчаянный взгляд совершенно лишённый разума. – Отдаёшь ли ты мне свои права?