Камо

«В 12 часов похороны двинулись от церкви к Головинскому проспекту. По пути присоединились многие другие. Накопилось несколько сот человек, — передает ближайший в этот день помощник Камо Асатур Кахоян, более известный в кругу большевиков под псевдонимом Банвор Хечо Борчалинский. — Около театра полицейские и казаки также «склонили головы» перед гробом. Родственники усопшего зарыдали пуще прежнего. Вдруг взвился красный флаг и раздались возгласы: «Долой царское правительство!», «Да здравствует свобода!»

Полицейские, казаки, дворники накинулись на процессию. Началась жестокая свалка. Послышались проклятья и ругательства. Гроб оказался на земле…

Покуда «чины» были заняты на Головинском и полицейские врукопашную схватывались с рабочими, Камо на фаэтоне примчался на Солдатский базар, где всегда полно людей. Развернул благополучно увезенный с Головинского красный флаг, сказал маленькую речь».

Против обычного Камо похвалы не принимает, сердится. «Какой успех? Так, немного попробовали… Знаешь, скоро Первое мая?!»

Заранее в Тифлисе большего не скажешь. Подробности уже после событий. Настолько значительных, что немедленно по прибытии в Лондон пакета из Тифлиса редактор «Искры» Ленин выправляет, сдает в набор отчет весьма осведомленного очевидца.

«…Для нашего полицеймейстера Ковалева подавление движения было делом «чести» и карьеры: не раз уж ему доставалось за неумелые и несвоевременные действия. К майской демонстрации он стал готовиться с 23 февраля (после февральской демонстрации): каждое воскресенье все было наготове, скверы л сады целый день заперты — «по случаю неспокойного состояния», как ответил один городовой любопытному обывателю.

…Администрация, уверенная, что местом сборища назначена Эриванская площадь и Солдатский базар, оберегала площадь, не пропуская туда никого и оттесняя собирающийся народ в обратную сторону, как бы помогая успеху демонстрации.

Рабочие в одиночку и группами стекались к Головинскому проспекту. Чудесный весенний день, оживленные лица рабочих с цветами в руках — все это придавало проспекту небывалый вид. Чувствовалось уже какое-то нетерпение, у каждого в глазах так и читалось: «Когда же начнется?» Надо заметить, что администрация, хотя и уверенная в своем успехе, все же не поскупилась как можно лучше обеспечить его: на всем протяжении проспекта, во всех больших дворах спрятаны казаки, полиция, войско и дворники. Как полагается, всех «чинов» было гораздо больше демонстрантов.

Около 11,5 часов толпа заволновалась, часть отделилась и выбежала на середину улицы; с криком «ура!» со всех сторон стекались рабочие, бросая красные билетики с напечатанным четверостишием Пушкина: «Самовластительный злодей…» В ту же минуту красное шелковое знамя, обшитое золотом, красиво развеваясь, высоко поднялось среди улицы. Толпа в 400–500 человек, тесно окружая знаменосца, с восторженными криками двинулась по направлению к Казенному театру… Во всех действиях рабочих замечалась удивительная сдержанность и организованность, чему, главным образом, нужно приписать удачу демонстрации. Масса гуляющих с любопытством следила за этой картиной, которая оставила глубокое впечатление.

…Шествие демонстрантов уже спустилось к Саперной улице, когда подоспели казаки и войско, прилетел разъяренный неудачник Ковалев со своей свитой: ему только оставалось вымещать бессильную злобу… Дико было смотреть на человека, у которого на левой стороне мундира университетский значок, а в правой руке казацкая нагайка, которой он очень умело расправлялся. Выхваченных из толпы били до потери сознания и отправляли в участок… Избитые хотят начать судебное преследование. Многие тифлисцы вызвались быть свидетелями; в числе последних указывают на нескольких офицеров… Могу подтвердить, что один офицер заступился за манифестанта, за что и был арестован».

Корреспонденту «Искры» никак нельзя приоткрыть, кто в тайне все готовил. Хоть как-то намекнуть, что есть в Тифлисе неугомонный такой человек — Камо. Из крепкой плоти, с душой большого ребенка. Он поднял руку, выпустил в высокое небо три красных шара. Сигнал начинать рабочее шествие…

Все за время небольшое — с весны до осени 1903 года…

4

За несколько минут до прибытия в Батум пассажирского поезда № 5 жандармский унтер-офицер Илларион Евтушенко заступает на дежурство. Для удобства наблюдения он помещается на краю платформы, близ станционной лавки.

Ввиду неблагоприятной погоды — вторая половина ноября, сезон затяжных дождей — приезжих не так много. Совсем незатруднительно каждого пронизать оценивающим полицейским взглядом. Кому почтительно откозырять, на кого для порядка прикрикнуть. Категорически неодобренных — тех на допрос…

В поле зрения унтера молодой человек. Служака прикидывает: «Одет как господин. Пальто в клетку. Котелок. Перчатки… Оные отсутствуют… В каждой руке багаж. Барин не станет!.. Спросить паспорт или погодить? Шагает как порядочный, по сторонам не зыркает. Как насчет фаэтона распорядится? Не берет!»

— Извольте паспорт! — рослый унтер преграждает Дорогу.