Канун трагедии: Сталин и международный кризис. Сентябрь 1939 — июнь 1941 года

Мы коснулись содержания бесед по упомянутым небольшим вопросам, чтобы подчеркнуть «атмосферу» советско-американского диалога. Обе стороны и в дальнейшем возвращались к этим вопросам. Как и в отношениях с рядом других стран, обе стороны постоянно фиксировали внимание на мелких вопросах, избегая каких-либо других тем, по которым можно было бы завязать конструктивный диалог.

1 февраля Штейнгарта принимал Молотов. Беседа была посвящена финской проблеме, и США хотели сыграть роль посредника в возможных мирных переговорах. На этой встрече Штейнгарт поставил более общие вопросы. Он заявил: «Трения, наблюдавшиеся в последнее время между СССР и США, являются плодом недоразумения», так как Рузвельт является другом Советского Союза. Молотов обвинил США в существующих трениях, перечислив весь тот набор, который и в дальнейшем постоянно использовался советскими представителями (враждебная кампания прессы, отказ принять советских специалистов на американские заводы, задержка заказов и поставок и т. д.). По словам Молотова, советская сторона не сделала ни одного шага, направленного против США[1066].

К. Уманский писал в Москву о враждебном отношении США к СССР. Конечно, в первые месяцы 1940 г. на это влияла зимняя война. На нее американское правительство реагировало очень болезненно. Но ситуация осложнялась и другими обстоятельствами. В пространном письме в Москву 17 февраля Уманский сообщал об «антисоветских выпадах» Рузвельта, об ущемлении СССР по линии «наших экономических интересов», вытекавших из так называемого морального эмбарго, о трудностях в работе Амторга и т. п.[1067]

Обмен взаимными претензиями не прекратился и после окончания советско-финской войны. 27 марта заместитель наркоминдела А. Лозовский вызвал американского посла и в резкой форме изложил ему претензии советского правительства. Снова фигурировало «моральное эмбарго», упоминались антисоветские выступления ряда политических деятелей США, говорилось об отзыве американских специалистов. Штейнгарт пытался возражать, заявляя, что именно Рузвельт отверг предложение о разрыве дипломатических отношений с СССР и т. п.

По итогам беседы Лозовский направил информацию Уманскому, в которой просил придерживаться такой же линии в беседах с госсекретарем К. Халлом. Особое внимание он обратил на то, что США снабжают Англию и Францию вооружением, но по отношению к нейтральному СССР создают препятствия даже при реализации старых заказов и необходимых для СССР машин и сырья[1068].

Через несколько дней Уманский имел длительную беседу с Халлом. По словам советского посла, Халл стремился смягчить «грубую просоюзническую» линию Рузвельта и вел беседу в примирительном духе. Характеризуя советский нейтралитет, он назвал его «благожелательным по отношению к одной из воюющих стран». Касаясь вопросов торговли, Уманский выдвинул условием развития отношений отмену со стороны США «морального эмбарго»[1069]

.

На короткой встрече с Молотовым 28 апреля Штейнгарт заверил его, что часть вопросов, поднятых в меморандуме Лозовского, вызвана недоразумением и что он надеется уладить все эти вопросы[1070].

4 мая Уманский направил в НКИД записку, в которой попытался дать обзор состояния советско-американских отношений. Назвав линию Рузвельта недружелюбной, а позицию Халла более сдержанной, Уманский снова перечислил все претензии к США. В то же время он отметил некоторые позитивные моменты в действиях Министерства торговли[1071].

13 мая Уманский в беседе с министром земледелия США Г. Уоллесом снова упоминал о дискриминационных шагах американских властей. Уоллес обратил внимание посла на германскую политику на Балканах. Уманский, подобно Майскому и Молотову, оправдывал ее, отрицая намерение Германии внедриться в этот регион[1072].