В то же время американские правящие крути не хотели или не были готовы идти на широкие договоренности с Советским Союзом. Подобно Великобритании они предпочитали общие декларации и призывы, нежели реальные конкретные шаги и готовность удовлетворить советские претензии, как они говорили, «по мелочам», сами цепляясь за эти самые «мелочи». Такой стиль встреч и в Вашингтоне и в Москве создавал впечатление, что в действительности представители американского истеблишмента хотели главным образом ослабить советско-германское сотрудничество и прощупывали обстановку. Конечно, США преследовали при этом более широкие стратегические цели, их вовлеченность в европейские и в мировые дела явно возрастала.
И все же перед Москвой обозначилась возможность если не улучшения отношений, то во всяком случае проведения более позитивного диалога. И это могло происходить при ясном понимании различного, а порой, противоположного подхода обеих стран ко многим международным проблемам при очевидной несовместимости большинства идеологических установок и ценностей.
Мы уже отмечали, что в Москве в целом не решались отойти от курса на союз и сотрудничество с нацистской Германией. Стремительное поражение Франции серьезно подорвало расчеты Москвы на длительное столкновение и противоборство двух капиталистических блоков. Но, как мы видели, разгром Франции не изменил общего курса Москвы. Опасаясь негативной реакции Берлина, советские руководители всячески ограничивали и лимитировали контакты с Великобританией, считая британскую политическую элиту едва ли не главным идейным и политическим противником советской власти.
Однако если осторожность Москвы в отношении Лондона имела какое-то объяснение, то иной могла бы быть линия Кремля в отношении США. Америка формально, да и по существу была нейтральной страной. Мы уже отмечали, что, поддерживая Великобританию, США сохраняли контакт и с нацистской Германией. Это означает, что у Москвы был определенный шанс наладить конструктивный контакт с крупнейшей мировой державой и попытаться создать хоть какой-либо противовес Германии, у которой явно усиливались противоречия с Советским Союзом. Тем не менее в Москве проявляли явную нерешительность. На протяжении всех контактов с представителями США в 1940 — начале 1941 г. советские представители и в Москве и в Вашингтоне, как и их американские собеседники, упорно цеплялись за реальные и мнимые трудности, как правило, мелкие и незначительные, существующие в отношениях между СССР и США, словно сознательно закрывая глаза на то, что советское правительство в трудной и явно ухудшающейся обстановке
Некоторые историки являются сторонниками точки зрения, что сталинская политика в 1939–1941 гг. была проявлением realpolitik, а отнюдь не базировалась на идеологических постулатах. Между тем именно с точки зрения «реальной политики» для Сталина было бы выгодным развитие отношений с США. В тех условиях трудно было предположить, что Москва могла бы пойти на союз с заокеанской державой, но использование США и для укрепления своих международных позиций и для создания противовеса Германии, а в конечно счете лучших для себя условий в сложной дипломатической игре, которая велась в Европе и в мире с лета 1940 г., давало бы Москве дополнительные шансы.
В конечном счете по разным причинам, но обе стороны не захотели отойти от взятого курса в отношении друг друга. Но они создавали определенный психологический задел, который дал свои плоды. Менее чем через три недели, сразу же после нападения Германии на СССР началось движение к созданию антигитлеровской коалиции с участием СССР, Великобритании и США.
Канун трагедии
Если в конце 80-х — начале 90-х годов основные историографические дискуссии разворачивались вокруг вопросов подлинности секретных протоколов к договору августа 1939 г., их смысла и оценки, то с середины 90-х годов один из главных фокусов внимания был направлен на события первой половины 1941 г. В большой мере это было связано с появлением книг В. А. Суворова (Резуна), пропагандировавшего идею о плане превентивного советского нападения на Германию. Эта тема настолько увлекла исследователей в разных странах, что некоторые другие проблемы как бы отходили на второй план. Ей посвящены всевозможные публикации как в России, так и за рубежом[1103]
.Любопытно, что по вопросам всего периода 1940–1941 гг. и в том числе предвоенных месяцев за прошедшие 10 лет в научный оборот было введено явно незначительное число новых документов, которые могли бы внести что-либо принципиально иное в оценку общих и конкретных событий рассматриваемого периода. Может быть два объяснения этому факту: или основные документы уже стали достоянием исследователей, или находящиеся в архивах важные документы еще остаются недоступными.