Канун трагедии: Сталин и международный кризис. Сентябрь 1939 — июнь 1941 года

Сталин был настолько раздражен реакцией Англии и США на советско-финскую войну, что как будто не обратил внимания на жесткий отказ Гитлера в Берлине, когда Молотов предложил довести прежнюю договоренность о судьбе Финляндии до конца. Фюрер тогда цинично сказал главе советского правительства: «Вы и так много заполучили в Прибалтике и в Восточной Европе». Этот, по терминологии Г. Городецкого, «самообман» помешал Сталину и его соратникам объективно оценивать события почти вплоть до конца 1940 г.

В историографии существуют различные точки зрения по поводу того, когда в Москве началась подготовка к так называемой наступательной войне. Да и сам термин «наступательная война» также получил неоднозначное толкование. А. В. Суворову и его сторонникам он служит доказательством подготовки советским правительством превентивного удара по Германии, при этом называется даже дата — 6 июля 1941 г.[1107]

Для ряда исследователей переломной датой называется известная речь Сталина на приеме выпускников военных академий 5 мая 1941 г. Существует, однако, и довольно распространенное мнение, что Сталин полностью не осознал опасность надвигающейся войны и не принял должных мер к отражению агрессии. В этой общей палитре взглядов есть и такие: действия советского руководства были, несомненно, правильными, и ему просто не хватило времени для подготовки к войне.

Мы не имеем документов, которые могли бы подтвердить или отвергнуть ту или иную точку зрения. Нам представляется, что осознание советским руководством надвигающейся опасности не может быть сведено к какому-либо дню. Накопление негативной информации началось, видимо, где-то в конце лета 1940 г. А серьезной отправной точкой стали итоги визита Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. и германское продвижение на Балканы. Уже в октябре, как отмечает В. А. Невежин, в советских средствах информации начали прослеживаться антигерманские нотки[1108]. По данным советской разведки, на столе у Сталина стали появляться донесения о возможной подготовке в Германии к нападению на СССР.

Явные советско-германские противоречия в сфере экономических связей также не могли не озадачивать Кремль. Наконец, не только результаты переговоров Молотова в Берлине, но само поведение Гитлера явно свидетельствовали о переменах в планах нацистского руководства. Мы не располагаем точными сведениями, стало ли Сталину немедленно известно об одобрении Гитлером плана «Барбаросса» в декабре 1940 г., но, несомненно, какая-то информация о его существовании не могла не дойти до Кремля.

В конце 1940 —начале 1941 г., как уже неоднократно отмечалось, Германия явно устремилась на Балканы. Присоединение Венгрии и Румынии к тройственному пакту, жесткий ультиматум Болгарии, твердый отказ от признания в этой стране советских интересов и в итоге ее присоединение к пакту, а затем и ввод германских войск в Болгарию наглядно демонстрировали тот факт, что Германия прибирала к рукам Балканский регион. Она действовала вкупе с Италией в противовес Англии, абсолютно, причем уже открыто, не считаясь с Советским Союзом и даже не желая выслушивать его мнение. В Москве понимали, что, проиграв в Болгарии, решившись на прямое обращение к болгарскому руководству, минуя Берлин, СССР лишается едва ли не последних рычагов противодействия Германии.

Оставалась только одна страна, с помощью которой еще можно было вести борьбу, — Югославия. Но, как известно, отчаянные попытки Москвы сохранить свое влияние в Белграде, в результате заключения договора, быстро были пресечены Германией, которая добилась свержения правительства Югославии и затем также ввела туда свои войска.

Таким образом, в сфере геополитики и дипломатии советские возможности были исчерпаны. В области двусторонних экономических и даже политических отношений взаимные упреки и обвинения явно влияли на общий климат взаимоотношений. В то же время для общественности обе стороны продолжали, хотя теперь гораздо реже, делать заявления о сохранении линии на сотрудничество и добрососедские отношения. Впрочем, они делали это вплоть до 22 июня 1941 г.

Посол Шуленбург во время встреч с Молотовым и другими советскими деятелями мало скрывал свое беспокойство и фактически намекал на приближающуюся опасность и на воинственные настроения в Берлине[1109]

. Об этом же, хотя и в осторожной форме (зная о настроениях Сталина) неоднократно писал в Москву и советский посол в Берлине[1110].

Таким образом, Сталин снова оказался перед необходимостью принимать какое-либо решение. У нас нет никаких свидетельств о заседаниях в Кремле. Видимо, как это было и раньше, решения принимались в узком составе и без протоколов.

Дневник посещений Сталина позволяет отметить, что интенсивность встреч Сталина с наиболее доверенными ему людьми резко усилилась в конце 1940 — начале (особенно в феврале — апреле) 1941 г. Очевидно, именно тогда, т. е. в самом конце 1940 г., а скорее, в феврале — марте 1941 г. и было принято общее решение[1111].