Канун трагедии: Сталин и международный кризис. Сентябрь 1939 — июнь 1941 года

Подобные совещания были проведены и среди деятелей творческой интеллигенции. На большом совещании кинематографистов выступал А. А. Жданов. Он заявил, что «генеральная линия» руководства предполагала в том числе и расширение «фронта социализма» (он привел примеры Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии, Бессарабии и Северной Буковины). «Если обстоятельства нам позволят, то мы и дальше будем расширять фронт социализма», — заявил Жданов, назвав это генеральной целью. Он призвал «прививать народу непримиримость к врагам социализма, готовиться нанести смертельный удар любой буржуазной стране или любой буржуазной коалиции, а главное, воспитывать людей в духе активного, боевого, воинственного наступления». Жданов также прямо заявил, что «столкновение между нами и буржуазным миром будет и мы обязаны кончить его в пользу социализма»[1151].

Как видно, Жданов развивал сталинские положения, также как бы оправдывая прежнюю политику страны. Он ни слова не сказал о сотрудничестве с Германией, зато повторил тезис о нашей независимости и самостоятельности. Наконец, он прямо признал неизбежность столкновения СССР с буржуазным миром.

14 мая было созвано совещание по вопросу «политзанятий в Красной Армии» с участием А. А. Жданова, Г. М. Маленкова и руководства Красной Армии[1152]. 20 мая на собрании работников аппарата Президиума Верховного Совета выступал М. И. Калинин, который также говорил в духе сталинской речи, в том числе и о «расширении зоны коммунизма». Выступая 5 июня перед выпускниками Военно-политической академии, он заявил: «Мы не знаем, когда будем драться: завтра или послезавтра, а при таких условиях нужно быть готовым сегодня»[1153]. Советские лидеры явно возвращались к риторике прежних лет, направляя главное внимание на поднятие «боевого духа», на наступательный характер всей идеологической работы.

Зная особенности процесса принятия решений в советском и партийном руководстве, можно с большой степенью уверенности сказать, что, взяв курс на подготовку к возможному столкновению с Германией, оно пропагандировало и разъясняло его в своих выступлениях перед различными аудиториями. Не вызывает сомнений, что в их основе лежала речь 5 мая 1941 г., которая была не обычным сталинским экспромтом, а заранее обдуманным выступлением, разумеется, в привычном для советского вождя обрамлении.

* * *

В данном контексте стоит обратиться к теме, которая также служит в течение многих лет предметом острых дискуссий и догадок. Речь идет о тех многочисленных предостережениях и информации, которая стекалась к Сталину о готовящемся в самое ближайшее время нападении Германии на Советский Союз.

Донесения из различных источников в большинстве случаев поступали начальнику Разведывательного управления Красной Армии Ф. И. Голикову, наркому внутренних дел Л. П. Берия и наркому государственной безопасности В. Н. Меркулову, которые передавали их Сталину. Например, еще 20 марта 1941 г. Голиков направил Сталину сводную записку обо всех военных передвижениях. Однако общий вывод Голикова состоял в том, что наиболее вероятно военные акции против СССР начнутся после победы Германии над Англией или после заключения почетного мира Англии с Германией[1154]

.

В публикации документов «1941 год» собраны практически все известные донесения из самых различных источников о готовившемся нападении Германии на Советский Союз[1155]. Поток таких сообщений особенно усилился с начала апреля 1941 г. В них речь шла и о крупных передвижениях немецких войск к границам СССР, и о подготовке германских учреждений к войне, и о деятельности немецкой дипломатии по привлечению к предстоящему походу против Советского Союза государств, находящихся в орбите германского влияния.

В течение всего апреля и особенно в мае во многих донесениях советских резидентов из Германии и других стран подробно перечислялись и назывались те немецкие части, которые перемещались из восточной части Германии по польской территории и размещались совсем вблизи границ Советского Союза. Наиболее часто подробные сообщения, попадавшие к Сталину, поступали от советских резидентов, действовавших под кличками «Лицеист», «Корсиканец», «Захар» и «Марс» из Будапешта, «Софокл» из Белграда, «Старшина» из Берлина, источников в германском министерстве авиации и т. д.

В апреле — мае к Сталину направились уже сводные данные, составленные в Наркомате госбезопасности от В. Н. Меркулова и в Разведуправлении Генерального штаба Красной Армии (от Ф. И. Голикова). В этих материалах приводились подробные данные о перемещениях немецких войск, о распоряжениях разных германских ведомств, о заседаниях в Берлине с участием представителей германского высшего руководства, в том числе и военного командования, об инструкциях германским дипломатам. Во многих донесениях называются различные конкретные даты предстоящего нападения. (В основном они варьировались по времени от конца мая до середины июля 1941 г.)