Канун трагедии: Сталин и международный кризис. Сентябрь 1939 — июнь 1941 года

В таком же контексте следует оценить и усиленно распространяемые слухи о готовящемся широком соглашении Москвы и Берлина о новом разграничении сфер интересов, о согласии СССР предоставить Германии серьезные экономические привилегии на Украине. Информация об этом приходила к Сталину из Лондона (со ссылками на Foreign Office) и от хорошо информированных шведских дипломатов. Г. Городецкий даже так озаглавил одну из глав своей книги, посвященных 1941 г. — «Политика уступок агрессору. Новый германо-советский пакт?»

В некоторых материалах от апреля 1941 г. из Берлина от источников, заслуживающих доверия, содержится информация о подготовке «некоего ультиматума»[1160], который Германия намеревалась предъявить Советскому Союзу. Последующее изучение германских документов показало, что никакой подготовки ультиматума не было. Зато 30 апреля Сталину было доложено о предстоящих немецких экономических требованиях по вопросам, связанным с поставкой сырья. Через несколько дней поступило сообщение, что вся концентрация войск — это лишь средство давления на СССР, а 8 мая — информация о том, что вопрос об ультиматуме продолжает обсуждаться в немецких правящих кругах.

25 мая в одном из донесений выражалась уверенность, что сосредоточение немецких войск на границе ставит одной из целей сделать Сталина более сговорчивым в вопросах поставки в Германию необходимых ей товаров и особенно нефти. Не отрицая наличие планов военных действий, информатор заявлял, что военные вообще любят составлять различные планы на всякий случай[1161]

.

Важнее, вероятно, что все эти донесения, а скорее всего намеренная дезинформация из Берлина, вполне соответствовали предположениям Сталина и особенно Молотова о возможной «большой игре», которая позволила бы Москве избежать конфликта летом 1941 г. Интересно, что Молотов в последний раз употребил слова о «большой игре» в разговоре с Г. Димитровым 21 июня 1941 г.[1162] Именно этим объясняются и постоянные попытки Молотова завязать через Шуленбурга новый обмен мнений с германскими лидерами, в том числе по вопросам, о которых Гитлер и Риббентроп говорили Молотову в Берлине в ноябре 1940 г.

В эту схему укладываются и донесения Сталину о том, что немецкое руководство рассматривает вопрос о наращивании военных действий против Англии[1163]. Другая версия, также доходящая до Москвы, состояла в том, что существует опасность возможного соглашения Берлина с Лондоном. Она имела целью усилить недоверие Сталина к британскому руководству, в том числе и к предостережениям Черчилля.

В любом случае вся эта информация порождала у Сталина сомнение к сведениям о близком нападении Германии, создавая ощущение, что у него еще есть резервы для различных маневров в отношении Германии. И в этих условиях советский лидер еще более уверовал, что он не должен давать никакого повода Гитлеру для нападения на Советский Союз. Подобная реакция отражала и некоторые общие подходы Сталина к складывающейся ситуации. Принятие решения о подготовке к войне с Германией сочеталось с приверженностью ко многим прежним установкам. В течение января — июня 1941 г. многие советские руководящие деятели неоднократно повторяли, особенно в разговорах с немцами, что СССР продолжает взятый ранее курс и по-прежнему настроен на сотрудничество с Германией.

Существует довольно распространенное мнение, что Сталин не верил или не хотел верить всем предупреждениям из-за боязни дать немцам повод спровоцировать нападение, надеясь на максимальное оттягивание времени.

В этой точке зрения также есть доля истины, но, как нам кажется, есть и другие объяснения. Оценив ситуацию и приняв ряд мер внутри страны, Сталин все же не решился ни на смену курса, ни на решительные действия по приведению страны и армии в боевую готовность. Москва по-прежнему тщательно выполняла свои экономические и торговые обязательства. Известно, что последний советский поезд с зерном и со стратегическим сырьем отправился в Германию буквально накануне германского нападения — в ночь на 22 июня 1941 г.

Мы уже упоминали слова английского посла Ст. Криппса о том, что СССР проводил политику «экономического умиротворения Германии». Как показали события второй половины 1940 — первой половины 1941 г., Сталин отверг и глобальные политические «предложения» Германии (что подтверждает визит Молотова в Берлин), Москва постоянно критиковала все случаи нарушения Германией прежних договоренностей, в том числе и по экономическим вопросам. Но в конечном счете и Молотов и Сталин шли немцам навстречу, соглашаясь на серьезную диспропорцию в экономических поставках в пользу Германии и продолжая поставлять в Германию стратегическое сырье — нефть, зерно и т. д.