Канун трагедии: Сталин и международный кризис. Сентябрь 1939 — июнь 1941 года

В своей совокупности все эти данные должны были составить у Сталина представление о том, что Германия усиленно готовится к нападению на СССР в самое ближайшее время. Подобные сообщения шли и в июне 1941 г.

В сборнике приведена сводная таблица сообщений агентов из Германии о ее подготовке к войне против СССР за период с 6 сентября 1940 по 16 июня 1941 г. Информация в Москву шла помимо советских резидентов в Германии также из других стран (из Японии от Зорге), от немецких антифашистов, в том числе и от перебежчиков — солдат, находившихся на советско-германской границе, буквально накануне войны. Мы уже упоминали, что югославский посол в Москве сообщил Сталину по поручению своего правительства о готовящемся нападении Германии на СССР, о чем его информировал германский министр во время беседы. О том же уведомлял Сталина премьер-министр Великобритании в специальном послании. Сигналы шли и из Вашингтона.

Во всех донесениях примерно назывались совпадающие сроки нападения — последняя декада июня 1941 г. (а Зорге, как известно, назвал даже точную дату — 22 июня)[1156]. На многих из них имеются пометки Сталина. Он, как правило, в резкой форме выражал неодобрение или несогласие с предупреждениями, часто даже бранными словами в адрес «так называемых информаторов и резидентов»[1157]

. По воспоминаниям Ф. И. Голикова, он боялся докладывать Сталину о предупреждениях, зная его раздраженную реакцию на подобные донесения.

Сталин считал (выразив это в виде пометки на одном из агентурных донесений), что это была дезинформация, в большинстве случаев подготовленная в Англии с единственной целью столкнуть Германию и Советский Союз.

Особые вопросы вызывает такая сталинская реакция в начале 1941 г., когда руководство страны, обеспокоенное политикой Германии, начинает готовить народ к предстоящей войне. И в этой ситуации Сталин не хочет верить никому, даже сообщениям перебежчиков с немецкой стороны.

Многие исследователи пытались трактовать подобный феномен, когда лидер страны в критический момент не желал прислушиваться к многочисленным предупреждениям. Ряд историков определяют подобную реакцию как «необъяснимую, иррациональную», серьезным образом повлиявшую на неподготовленность страны к отражению агрессии.

Существуют различные объяснения такой позиции вождя, включавшей политические и психологические факторы. В общем их комплексе, оказывавших, видимо, влияние на Сталина, следует отметить и информацию о разногласиях в высших кругах Германии. Вероятно, она искусно подбрасывалась из Берлина не только в Москву, но и в другие страны. Ее главный смысл состоял в том, чтобы показать, что немецкие военные выступали за войну на Востоке, в то время как многие политические деятели, особенно из ведомства Риббентропа, были готовы к продолжению сотрудничества с Москвой. Сведения такого рода поступали к Сталину от советской агентуры и докладывались ему главой Наркомата госбезопасности Меркуловым и руководителем военной разведки Голиковым. В некоторых даже говорилось о «расколе» в немецком руководстве. Об этих донесениях подробно рассказывает в своих воспоминаниях Р. Судоплатов. Информация поступала из Лондона и Стокгольма, а также из советского посольства в Берлине.

20 марта 1941 г. Голиков направил Сталину подробный отчет, как бы обобщающий всю информацию. По мнению главы советской военной разведки, в германских правящих кругах существуют две противоположные точки зрения. Одна из них заключается в том, что СССР в настоящее время слаб в военном отношении, поэтому следует использовать удобный момент и вместе с Японией покончить с СССР и освободиться от пропаганды и от домоклова меча, висящего все время над Германией. Другая состоит в том, что русские солдаты сильны в обороне, это доказано историей. Рисковать нельзя. Лучше поддерживать с СССР хорошие отношения[1158].

Идею о разногласиях продвигал и посол Шуленбург, пытаясь уговорить Сталина не делать поспешных выводов, а продолжать посылать сигналы в Берлин, даже в виде личного послания Гитлеру. Известно, что Шуленбург, находясь в Берлине, был принят Гитлером и стремился убедить фюрера в продолжении сотрудничества с Советским Союзом. Гитлер не раскрывал ему всех карт. Шуленбург, хотя и чувствовал, что ситуация становится критической, все же еще питал какие-то иллюзии. Эта линия посла прослеживается во многих его донесениях в Берлин, в беседах с дипломатами других стран. Она видна из мемуаров Риббентропа, из книги советника германского посольства в Москве Хильгера и других источников. О серьезных разногласиях между группой Геринга и Риббентропа в связи с отношениями с СССР говорится и в одном из сообщений агента из Берлина[1159].