Канун трагедии: Сталин и международный кризис. Сентябрь 1939 — июнь 1941 года

Видимо, Сталин полагал, что столь сильная заинтересованность Германии в этих поставках из СССР будет влиять на гитлеровское руководство и станет сдерживающим фактором в его планах нападения на СССР. Очевидно, это обстоятельство также влияло на боязнь Сталина спровоцировать Гитлера и давало ему надежду на оттягивание сроков приближения войны. Именно поэтому Сталин и Молотов уверяли Шуленбурга, чтобы он сообщал в Берлин о намерении Москвы сохранять сотрудничество с Германией.

В течение марта — июня 1941 г. немецкие самолеты постоянно нарушали воздушное пространство Советского Союза. Советское руководство фиксировало это, иногда делая заявления и выражая протесты, но дальше этого дело не доходило. Неоднократные попытки Г. К. Жукова и других военных, приближенных к Сталину, убедить его дать указания о приведении в боевую готовность хотя бы некоторые контингенты войск Западного округа наталкивались на сопротивление. В итоге он решился на эти ограниченные шаги лишь в самые последние дни перед германским вторжением.

И только 9—11 июня, очевидно, в Кремль из разных источников поступила надежная информация о возможном нападении Германии на СССР в самое ближайшее время. Об этом сообщали и резиденты, и послы из многих стран.

Неизвестно, знали ли в Москве, что 10 июня главнокомандующий сухопутными войсками Германии генерал Гальдер издал распоряжение, в котором определенно указывалось, что нападение на СССР намечено на 22 июня 1941 г.[1164]

Вне зависимости от этого приказа в те же числа нарком госбезопасности СССР дал инструкции наркому госбезопасности Украины по проведению срочной разведдеятельности в связи с военными приготовлениями Германии. 11 июня Военный совет Киевского военного округа просил С. К. Тимошенко разрешить провести ряд подготовительных военных мероприятий, на что, может быть, впервые он дал согласие[1165]. И хотя эти меры были ограниченные, в тот же день Г. К. Жуков отменил их[1166]

. Видимо, это стало следствием немедленного вмешательства лично Сталина. И только 21–22 июня войска Западного военного округа получили директиву: в связи с возможным нападением немцев 22–23 июня войскам приказывалось скрытно занять огневые точки на государственной границе. Одновременно следовало обычное предупреждение не поддаваться на провокационные действия[1167].

Выше отмечалось, что советский полпред в Соединенных Штатах Америки Уманский в конце 1940 — начале 1941 г. имел немалое число встреч с представителями Государственного департамента. Москва не возражала против этих контактов, но на какие-либо шаги не шла. Видимо, именно в связи с этим госсекретарь США Уоллес и сказал в сердцах, что он не понимает русских, которые ничего не предпринимают в критические для них дни. Очевидно, Сталин решил, что в случае начала войны союз с США и Великобританией будет неизбежен, а пока, мол, незачем торопить события, а главное — не давать Гитлеру повода проявить недовольство или даже спровоцировать его на агрессию.

Сталин, видимо, продолжал действовать в расчете на хотя бы эфемерную возможность чем-то заинтересовать Гитлера. В какой-то мере Сталин внутренне постоянно искал оправдания за подписанный пакт с Гитлером. Он ведь искренне верил, что перехитрил всех, в том числе Гитлера. Но постепенно становилось очевидным, что немецкий диктатор не только больше в нем не нуждается, но даже игнорирует его. Так, в апреле 1941 г. в разговоре с Г. Димитровым Сталин неожиданно высказал идею о возможной ликвидации Коминтерна. Конечно, все события после заключения советско-германских договоров в августе — сентябре 1939 г. нанесли сильный удар по коммунистическому движению, прежде всего в Западной Европе, и во многом дискредитировали Коминтерн. Но не это лежало в основе сталинской идеи.

Вспомним, что еще в середине 1940 г. нацистское руководство зондировало почву о возможном присоединении Советского Союза к Антикоминтерновскому пакту. Этот вопрос стал едва ли не центральным на переговорах Молотова в Берлине в ноябре 1940 г. Тогдашний глава советского правительства, выполняя личную директиву Сталина, не пошел на договоренности с Гитлером по этому вопросу, потому что не видел реальных выгод от привлекательных немецких предложений. Его явно не соблазняла весьма эфемерная гитлеровская идея о каком-то «евразийском соглашении», предполагавшем направление советских устремлений и интересов в район Центральной Азии, к Афганистану и Индии.