Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Они ненадолго замолчали, но тишину сразу разорвали выстрелы из кулеврин: поскольку вызов не был принят, осада возобновилась. Дамасский Лев несколько раз провел рукой по вспотевшему лбу, потом сказал:

— Если это действительно Хараджа, я не стану запрещать тебе принимать вызов и сразиться рядом со мной: ведь они требуют еще и капитана-христианина.

— Сердце мне подсказывает, это она. Ты ведь знаешь ее лучше, чем я. Скажи, она хорошая фехтовальщица?

— Говорили, что сильная: ее ведь обучал Метюб, которого твои матросы чуть не убили, когда вы сражались в том заброшенном доме.

— Но прошло уже четыре года, Мулей.

— Ты хочешь сказать, за это время она стала великой шпажисткой?

— О! Я не боюсь этой тигрицы в юбке. Тот капитан, что ее обучал, не стоит и мизинца моего отца.

— Может, это он выйдет на поединок вместе с Хараджей?

— Подозреваю, именно он.

— Его я тоже не боюсь, — сказал Дамасский Лев. — Ты научила меня стольким отличным ударам, каких, конечно, не знает ни один турок.

— Значит, ты решился?

— Если это Хараджа, то да. По крайней мере, после всего этого мы сможем жить спокойно. Головорезы, что пытались убить нас в Венеции и Неаполе, наверняка были турки, переодетые христианами. И натравить их на нас могла только племянница паши.

Герцогиня подошла к широкой лестнице, ведущей внутрь башни, и позвала:

— Мико!.. Мико!..

Прошло несколько секунд, и на балкон поднялся высокий, мощный албанец лет сорока, в живописном костюме, какие носили эти воинственные горцы. Албанцы, чтобы избежать опасности стать мусульманами, героически защищали свои горы от сторонников Полумесяца и эмигрировали в Далмацию, где их завербовывали как наемников и как словенцев привозили в Венецию. Светлейшая республика постоянно нуждалась в солдатах для защиты своих колоний в восточном Средиземноморье, где им угрожали константинопольские султаны. Потеряв верного Эль-Кадура, который погиб, спасая ее от последнего выстрела польского авантюриста, герцогиня взяла к себе на службу албанца. Она хорошо знала, кого берет: этот храбрец был всегда готов обнажить саблю или взяться за кинжал.

— Чего желаешь, госпожа? — спросил он.

— Чтобы ты хорошенько позаботился о наших лошадях: завтра они нам понадобятся.

— Хорошо, госпожа.

— Приготовь также шпоры и щиты.

— Больше ничего?

— Ничего. Затем ступай к начальнику гарнизона Кандии и скажи ему, что, если завтра турецкий всадник, объявивший о вызове, снова появится, пусть велит поднять подъемный мост бастиона Маламокко.

— Хочешь биться?

— Возможно.

— Можно и мне с тобой? Ты ведь знаешь, госпожа, как я ненавижу турок, после того как они истребили десятую часть моего народа и разрушили наши города.

— Знаю. Но биться выйду только вместе с господином. Ступай, Мико.

Албанец ушел, а герцогиня вернулась к Дамасскому Льву, который стоял, опершись локтями на парапет башни рядом со снесенным ядрами зубцом, и наблюдал за перестрелкой.

— Ты решился, Мулей?

— Да, Элеонора, теперь я тоже твердо убежден: это Хараджа. Вот тигрица! Она ведь может пасть под одним из твоих ударов.

— Падет, не волнуйся. Пойдем, сюда уже стали долетать ядра, лучше укрыться в каземате.

И действительно, находиться на бастионах и на площадках башен стало опасно. Турецкая артиллерия, численностью более восьмисот огневых точек, в том числе бомбард и кулеврин, не считая корабельных орудий, усилила обстрел, чтобы прикрыть солдат, рывших траншеи и строивших параллельные им укрепления. Плюс к этому осаждавшие широко пользовались тяжелыми каменными ядрами в полцентнера весом, которыми стреляли специальные огневые точки. Задача была простая: сделать город непригодным для обитания местных жителей и венецианцев. И осаждавшие добивались своего: тяжелые ядра проламывали крыши домов, убивая тех, кто находился внутри. Бастионы и башни, гораздо более прочные, было решено уничтожать минами. Герцогиня и Дамасский Лев спустились по внутренней лестнице башни в комнату, освещенную только двумя узкими амбразурами. Всю меблировку составляли два походных ложа, мешки с провизией, бочонки с водой и ящики со снарядами. Это помещение венецианские капитаны предложили Капитану Темпесте как гораздо более безопасное, чем любой из городских домов, поскольку каменные ядра не могли пробить бреши в толстых башенных стенах.

Едва чета вошла в комнату, как снова появился албанец и произнес:

— Госпожа, там какой-то турок хочет поговорить с тобой.

— Турок?! — воскликнула герцогиня. — Как ему удалось проникнуть в Кандию так, чтобы с него сто раз не спустили шкуру?

— Не знаю, госпожа.

— Он вооружен? — спросил Дамасский Лев, на всякий случай снял со стены длинный пистолет и приготовился запалить фитиль.

— Мне кажется, нет.

— Обыщи его хорошенько, а потом пусть войдет.

Со стороны другой лестницы послышался голос, заставивший вздрогнуть и герцогиню, и дамаскина, и в комнату вошел человек лет сорока, с очень загорелым лицом в обрамлении густой черной бороды. Одет он был, как матрос с мусульманской галеры.

— Вы что, забыли меня? А я вот вас не забыл за эти четыре года: ни сына паши Дамаска, ни Капитана Темпесту, она же Хамид-Элеонора.