Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— Со мной двое моих родственников.

— И похоже, еще собаки.

— Злые собаки, эфенди.

— Сколько их?

— Две.

— Требую, чтобы ты их убил прежде, чем я войду в твою халупу.

— Моих собак? Нет, эфенди.

— Ты что же, грязный христианин, думаешь, если рядишься в мусульманскую одежду, то имеешь право мне перечить?

— Да, — дрогнувшим голосом отвечал Домоко.

— Ты хочешь, чтобы мы тебя спалили вместе с домом?

— Я сейчас спущу собак, и мы с ребятами вам накостыляем, бандиты несчастные!

— Клянусь бородой пророка! Этот парень — настоящий критский петух! Ребята, сейчас нам будет чем поразвлечься, пусть только чуть рассветет.

— Эфенди, — сказал Домоко, — можете проезжать спокойно, собаки вас не тронут. Если хотите действительно дождаться рассвета, я могу послать вам пару кувшинов вина.

— Ага!.. Какой же ты мусульманин, если пьешь вино? Ведь пророк того не позволяет!

— А мне говорили, что сам султан пьет вино.

— Ему все дозволено, и потом, он пьет только кипрское.

— Мое вино ничуть не хуже, такое же золотистое и благородное.

— Грязная свинья! Ты вводишь меня в искушение!

— Так что, да или нет? — спросил Домоко, теряя терпение.

Он прекрасно знал, что относительно Ноева сока турки делают для себя исключение. Всадники хором что-то забормотали, и каймакан крикнул:

— Тащи!

— Пообещай, что оставишь нас в живых.

— Ради вина, что пьют султаны, так уж и быть, мы не тронем тех, кто его принесет.

— Смотри, ты обещал.

Домоко повернулся к парням:

— Ну что, не побоитесь принести вина этим канальям?

— Нет, — ответил Китар. — Мы возьмем с собой собак, и вот увидишь, турки будут вести себя спокойно. Они наших мастино боятся больше, чем христиан.

— Ну да, собаки в любой момент запросто вцепятся в горло и загрызут, — сказал фермер.

— Возьмите четыре кувшина и ступайте. Мы все, как только будет надо, придем вам на помощь.

Китар пожал плечами:

— Какая нам разница, умереть нынче ночью или завтра? Этот остров все равно проклят, и мы это знаем. Пока весь наш народ не истребят, покоя здесь не наступит. Рядом с турками привыкаешь к мысли о смерти, и она уже не впечатляет.

Каймакан начал злиться из-за того, что вино до сих пор не несут.

— Эй, вы, грязные поклонники Креста, вы что, язык проглотили? Несите нам вина, да будет благословенна борода пророка! Наши глотки забиты пылью, и прежде всего — пылью от костей христиан!

— Вот канальи, — сказал Китар. — Ну, сейчас они отведают зубов наших мастино.

Свояки Домоко отвязали собак, которые принялись злобно лаять, взяли в свои могучие руки кувшины с белым вином, вполне способным соперничать с кипрским, и бестрепетно шагнули навстречу туркам. Те, напротив, не сделали ни шагу.

— Глядите-ка, шелудивые псы несут нам выпить! — крикнул каймакан. — Эти поклонники Креста нас боятся. Будь я визирем, я бы им всем отрубил головы, хоть они и отреклись от своей религии. Головы снова не отрастают, клянусь бородой Магомета!

Кара и Китар, ничуть не испугавшись угроз, подошли к всадникам, с трудом таща тяжелые кувшины. Грозно рычавшие собаки были рядом со своими хозяевами. Они пересекли засеянное поле и оказались перед своими заклятыми врагами. Заря еще только занималась, и небо начинало розоветь. Всадников было двенадцать, впереди всех — свирепого вида каймакан, у которого за шелковым поясом торчало множество пистолетов и ятаганов, а на голове красовался огромный парчовый тюрбан с пучком облезлых страусовых перьев посередине.

— Мерзкие псы!.. — раздраженно заорал командир, завидев подходящих парней. — Сдается мне, вы заставляете себя ждать!

— Пророк запретил своим последователям пить вино, — дерзко ответил Кара.

— А у тебя длинный язык, христианин, — сказал каймакан, — если я тебя схвачу, то первым делом его отрежу. Ты за кого нас держишь? За неотесанных мужланов? За константинопольских грузчиков? Ну погоди, я с тобой разберусь!

— Не забывай, теперь я тоже в вере пророка.

— И давно? — с иронией поинтересовался каймакан.

— Шесть месяцев.

— Ты слишком поздно заметил, что наша религия — единственная, истинная и неповторимая.

— Я все время жил среди христиан, — сказал Кара.

— И ты усердно молишься, обратив лицо к Мекке?

— Да, утром, днем и вечером.

Каймакан расхохотался:

— Вскрой я тебе грудь и вынь оттуда сердце, я не нашел бы в нем никакой веры в пророка. Вы, канальи, отрекаетесь от веры ваших отцов, чтобы спасти свои шкуры, только и всего. Гляди, чтобы я тебя не застукал. Я ведь могу сюда быстро добраться и проверить, как ты молишься.

— Проверяй. Я молюсь на улице, и все меня видят.

— Поставьте кувшины и придержите собак, — приказал турок. — Мне их зубов отведать неохота.

Оба парня повиновались и собрались возвращаться на ферму.

— Эй!.. Назад, оборванцы! — рявкнул каймакан, спешившись и схватившись за огромную саблю.

Оба критянина, увидев, что и остальные турки тоже спрыгнули с лошадей и теперь вряд ли смогут их догнать, со всех ног бросились к ферме под защитой собак, которые лаем отпугивали коней.

— Подождите, я сейчас попробую вина и приду, чтобы сказать вам пару слов, — сказал каймакан. — Со мной шутки не проходят, клянусь бородой пророка!