Капкан для Александра Сергеевича Пушкина

«Я был, согласно вашему желанию, у господина д’Аршиака, – писал он поэту, – чтобы условиться о времени и месте. Мы остановились на субботе, так как в пятницу я не могу быть свободен, в стороне Парголова, ранним утром, на 10 шагов расстояния…»

Прочитав письмо, д’Аршиак согласился: все верно, условия дуэли изложены так, как условились. Противники должны стреляться на десяти шагах, хотя такое расстояние, признавал виконт, было чрезвычайно опасным для дуэлянтов… Граф дописывал последние строчки своего письма, излагая дополнительные обстоятельства, которые ему стали известны при разговоре с д’Аршиаком:

«Господин д’Аршиак добавил мне конфиденциально, что барон Геккерен окончательно решил объявить о своем брачном намерении, но, удерживаемый опасением показаться желающим избегнуть дуэли, он может сделать это только тогда, когда между вами все будет кончено и вы засвидетельствуете словесно передо мной или господином д’Аршиаком, что вы не приписываете его брака расчетам, недостойным благородного человека…»

Виконт внимательно слушал текст, который граф произносил вслух. Дантес по-прежнему изображал из себя безучастного свидетеля происходящего.

Наконец, Соллогуб закончил письмо:

«Не имея от Вас полномочий согласиться на то, что я одобряю от всего сердца, я прошу Вас, во имя Вашей семьи, согласиться на это предложение, которое примирит все стороны. Нечего говорить о том, что господин д’Аршиак и я будем порукою Геккерена. Будьте добры дать ответ тотчас».

Письмо отправили с кучером графа, который попутал адрес, так что письмо Пушкин получил только вечером.

Пушкин сразу же сел писать ответ. Обдумывать ничего не требовалось: его решение оставалось прежним:

«Я не колеблюсь написать то, что могу заявить словесно. Я вызвал господина Жоржа Геккерена на дуэль, и он принял вызов, не входя ни в какие объяснения. Я прошу господ свидетелей этого дела соблаговолить рассматривать этот вызов как несуществующий, осведомившись по слухам, что господин Жорж Геккерен решил объявить свои намерения относительно брака с мадемуазель Гончаровой после дуэли».

Пушкин не услышал, как в кабинет вошла Натали и стала за его спиной. Почувствовав чье-то присутствие, он обернулся. Она впилась глазами в письмо.

– Я прошу тебя не отсылать это письмо, – еле слышно прошептала Натали.

– Пойми, женка, что, кроме меня, тебя некому защитить.

– Я прошу тебя не отсылать это письмо, – тем же голосом повторила она свою просьбу.

Она стояла перед ним с низко опущенной головой.

Пушкину стало безумно жаль ее, эту женщину, которую он любил больше всего на свете, ему хотелось подойти и обнять ее, но он остался сидеть в кресле… Нет, никто ее не защитит, кроме его, и это его святая обязанность. Пушкин еще раз пробежал письмо глазами и подумал, что если в нем изложено позорное для Дантеса обвинение в том, что он свадьбой пытается откупиться от дуэли, то было бы уместным в заключение написать несколько язвительных слов о его благородстве. Взяв перо, он дописал:

«Я не имею никакого основания, – закончил он, – приписывать его решение соображениям, недостойным благородного человека…»

– Ну, вот и все, – обернувшись к жене, сказал Александр Сергеевич.

Прочитав последние слова, написанные мужем, Натали успокоилась. Ей показалось, что она все же уговорила мужа и победила. Она еще колебалась: ведь в письме есть упоминание о свадьбе… Потом прочитала о Жорже как благородном человеке и окончательно успокоилась.

Она обняла мужа за плечи:

– Я знала, что только твое великодушие спасет нас.