Карлос Кастанеда, книги 1-2 (ред. В.О.Пелевин, carlitoska)

— Если ты подумаешь правильно, то ты вспомнишь. Сядь на пол и покажи мне направление, в котором ты был, когда птицы прилетели к тебе. Закрой глаза и начерти линию на полу.

Я последовал его предложению и определил точку.

— Не открывай пока глаз, — продолжал он, — в каком направлении вы полетели по отношению к этой точке?

Я сделал другую отметку на полу. Взяв эти ориентиры, как отправную точку, дон Хуан истолковал различные направления полета, которые вороны могли бы избрать, чтобы предсказать мое личное будущее или судьбу. Он установил оси их полета по четырем сторонам света.

Я спросил его, всегда ли вороны следуют этим осям, чтобы предсказать судьбу человека. Он сказал, что ориентация была для меня одного. Абсолютно все, что вороны делали при встрече со мной, имело чрезвычайную важность. Он настаивал на том, чтобы я вспомнил каждую деталь, поскольку послание или же вид «посланников» — индивидуальное, личное дело.

Была еще одна вещь, которую он настоятельно просил меня вспомнить — время суток, когда эмиссары меня покинули. Он посоветовал подумать о разнице в освещении вокруг меня между временем, когда я только начал лететь, и временем, когда серебристые птицы полетели со мной. Когда я впервые мучительно различил ощущение света, вокруг было темно, а когда я увидел птиц, все было красноватым, светло-красным или, пожалуй, оранжевым. Он сказал:

— Значит, это было во второй половине дня. Солнце еще не село. Когда совсем стемнеет, ворона ослеплена белизной, так же как мы ослеплены темнотой. Это указание времени относит последнюю весть для тебя на конец дня. Эмиссары позовут тебя, и, пролетая над твоей головой, они будут серебристо-белыми. Ты увидишь их сияющими в небе. И это будет означать, что твое время пришло. Это будет означать, что ты умрешь и сам станешь вороной.

— А что будет, если я увижу их утром?

— Ты не увидишь их утром.

— Но вороны летают весь день.

— Не твои эмиссары, дурень.

— А как насчет твоих эмиссаров, дон Хуан?

— Мои придут утром. Их тоже будет трое. Мой бенефактор говорил мне, что можно криком отогнать их, превратить в черных, если не хочешь умирать. Но теперь я знаю, что этого делать не следует. Мой бенефактор был одарен по части крика, по части различного шума и насилия, связанного с травой дьявола. Дымок не таков — потому, что он не имеет страсти. Он честен. Когда твои серебряные эмиссары придут за тобой, нет нужды кричать на них, — просто лети вместе с ними, как ты уже сделал. После того, как они возьмут тебя с собой, они изменят направление — и четыре вороны улетят прочь.

Суббота, 10 апреля 1965 года.

Я испытывал короткие приступы несвязности, поверхностные состояния необычной реальности. Один образ из галлюциногенного опыта с грибами вновь и вновь возвращался на ум. Это мягкая темная масса булавочных отверстий. Я продолжал визуализировать это как масляный пузырь, который начинает затягивать меня в свой центр. Как будто центр открывается и заглатывает меня. В течение очень коротких моментов я испытывал нечто, напоминающее состояния необычной реальности. В результате этого я страдал от наплывов сильного возбуждения, тревоги и неудобства. И я намеренно старался избавиться от переживания, сразу как только оно начиналось.

Сегодня я поговорил об этом с доном Хуаном. Я спросил его совета. Ему, похоже, не было до этого дела, и он посоветовал мне не обращать внимания на эти ощущения потому, что они бессмысленны и не имеют никакой ценности. Он сказал, что единственные переживания, которые стоят моих усилий и внимания, будут те, в которых я увижу ворону. Любое другое «видение» — это просто порождение моих страхов. Он напомнил мне, что для того, чтобы приобщиться к дымку, необходимо вести сильную и спокойную жизнь.

Мне казалось, что я достиг опасного порога. Я сказал ему, что чувствую неспособность идти дальше. Было что-то действительно пугающее в этом дымке. Перебирая картины, которые я помнил из своего галлюциногенного опыта, я пришел к неизбежному заключению, что видел мир, который в некотором отношении структурно отличался от мира, воспринимаемого привычным способом. В других состояниях необычной реальности, которые я прошел, все воспринимаемые мной предметы и системы образов оставались в границах привычного способа визуального восприятия мира, а под действием галлюциногенного дымка я видел совсем не так.

Все, что я видел, находилось прямо по линии зрения. Ничего не было сверху или под ней. Каждая картина была раздражающе плоской, и, однако же, несмотря на это, имела большую глубину. Может быть, точнее было бы сказать, что картины являлись конгломератом невероятно четких деталей, воспринимаемых в необычном свете. При этом, свет двигался, создавая эффект вращения.