В следующей картине дон Хуан подбросил меня вверх, или швырнул вперед. Я помню, что я распластал свои крылья и полетел. Я чувствовал себя одиноким, проносясь сквозь воздух, болезненно двигаясь вперед и вверх. Это было больше похоже на ходьбу, чем на полет. Это утомляло мое тело. Там не было ощущения свободного парения. Затем я вспомнил момент, когда я, оставаясь неподвижным, глядел на массу острых темных краев, выступающих из какой-то площадки, которая имела смутное, тягостное освещение. Затем я увидел поле с бесконечным разнообразием огней. Огни двигались, мелькали и изменяли свечение. Они были почти как цвета. Их интенсивность манила меня.
В следующий момент почти прямо перед моими глазами появился некий предмет. Он был толстым и заостренным и имел отчетливо розовое свечение. Я ощутил внезапную дрожь и увидел многочисленные похожие друг на друга розовые формы, приближающиеся ко мне. Все они двигались на меня. Я отпрыгнул в сторону.
В следующей сцене, которую я помню, были три серебристые птицы. Они отбрасывали сияющий металлический отсвет, чем-то похожий на блеск нержавеющей стали, но более интенсивный, движущийся и живой. Мне они нравились и я полетел вместе с ними. У дона Хуана не нашлось никаких замечаний по поводу описания моего опыта.
На следующий день после моего рассказа о своем последнем опыте дон Хуан сказал:
— Немногое требуется, чтобы стать вороной. Ты сделал это и теперь ты всегда будешь ею.
— Что случилось после того, как я стал вороной, дон Хуан? Я летал в течение трех дней?
— Нет. Ты вернулся назад с заходом солнца, как я и сказал тебе сделать.
— Но как я вернулся?
— Ты был очень усталым и заснул. Это все.
— Я имею в виду — я прилетел обратно?
— Я уже сказал тебе, ты послушался меня и вернулся назад в дом. Но не занимайся этим делом. Это неважно.
— Но что же тогда важно?
— Во всем твоем путешествии была только одна вещь очень большой ценности — серебристые птицы.
— Что же было такого особенного в них? Это были просто птицы.
— Не просто птицы. Это были вороны.
— Они были что, белые, эти вороны?
— Черные перья ворон в действительности серебристые. Вороны сияют так интенсивно, что их не беспокоят другие птицы.
— Но почему их перья выглядят серебристыми?
— Потому что ты смотрел так, как смотрит ворона. Ты видел, как видит ворона. Птица, которая выглядит темной для нас, выглядит белой для вороны. Белые голуби, например, розовые или голубые для вороны, морские чайки — желтые. Теперь попытайся вспомнить, как ты присоединился к ним.
Я подумал об этом, но образ птиц был смутным, несвязным изображением, которое не имело продолжения. Я сказал ему, что я могу вспомнить только, что я чувствовал, что лечу вместе с ними. Он спросил, присоединился ли я к ним в воздухе или на земле. Но я не мог ответить на этот вопрос. Он почти рассердился на меня. Он требовал, чтобы я подумал об этом. Он сказал:
— Все это не будет стоить и гроша. Это будет всего лишь бессмысленным сном, если ты не вспомнишь точно.
Я всячески старался вспомнить, но так и не смог.
Сегодня я подумал о другой картине в моем «сне о серебряных птицах». Я вспомнил, что видел темную массу с миллиардами дырочек, как от булавок. Фактически эта масса и была скопищем маленьких дырочек. Я не знаю почему, но я думал, что она мягкая. Пока я смотрел на нее, три птицы летели прямо на меня. Одна из них издала звук, а затем все три были уже рядом со мной на земле.
Я описал эту картину дону Хуану. Он спросил меня, откуда прилетели эти птицы. Я сказал, что, пожалуй, не смогу определить этого. Он опять стал нетерпелив и обвинил меня в негибкости мышления. Он сказал, что я очень хорошо смогу вспомнить, если попытаюсь. И что я боюсь немножко расслабиться. Он сказал, что я думаю в терминах людей и ворон, но что я не был ни человеком, ни вороной в то время, о котором требуется вспомнить.
Еще он просил вспомнить, что вороны сказали мне. Я пытался думать об этом, но мои мысли были заняты массой других вещей. Я не мог сосредоточиться.
Сегодня я проехал большое расстояние. Еще до того, как я подъехал к дому дона Хуана, совсем стемнело. Я думал о воронах, и внезапно очень странная мысль пришла мне в голову. Это было скорее чувство или впечатление, нежели мысль. Птица, которую я услышал первой, сказала, что они прилетели с севера и летят на юг, и что когда мы встретимся вновь, они будут следовать тем же путем. Я сказал дону Хуану, что я, возможно, придумал или, может быть, вспомнил это. Он ответил:
— Не думай о том, вспомнил ты это или же придумал. Такие мысли годятся только для людей. Они не подходят воронам, особенно тем, которых ты видел. Потому что это были эмиссары твоей судьбы. Ты уже ворона. Ты никогда не изменишь этого. С этого времени и далее вороны будут говорить тебе своим полетом о каждом повороте твоей судьбы. В каком направлении ты полетел с ними?
— Я не могу знать этого, дон Хуан.