Карлос Кастанеда, книги 1-3

— Конечно, — сказал он, смеясь.

Он убедил меня рассказать о своем детстве. Я начал рассказывать о годах своего страдания и одиночества и увлекся описанием того, что я считал потрясающей борьбой за выживание и утверждение моего духа. Он рассмеялся над метафорой «утверждение моего духа».

Я рассказывал долго. Он слушал с серьезным выражением лица. Затем в один момент его глаза «прижали» меня снова, и я перестал говорить. После секундной паузы он сказал, что никто никогда не унижал меня,' и это было причиной того, что я не был плохим.

— Ты еще не терпел поражения, — сказал он.

Он повторил это утверждение четыре или пять раз, и я ощутил потребность спросить, что он имеет в виду. Он объяснил, что «потерпеть поражение» было условием жизни, которое было неизбежно. Люди или побеждают, или терпят поражение и в зависимости от этого становятся преследователями или жертвами. Эти два условия преобладают, пока человек не начинает видеть; виденье рассеивает иллюзию победы, поражения или страдания. Он добавил, что я должен учиться видеть, пока являюсь победителем, чтобы избежать образования любых воспоминаний о том, что был когда-то унижен.

Я запротестовал, говоря, что не являюсь и никогда не был победителем ни в чем и что моя жизнь была, пожалуй, поражением.

Он засмеялся и бросил свою шляпу на пол.

— Если такая жизнь называется поражением, наступи на мою шляпу, — вызвал он меня в шутку.

Я чистосердечно доказывал свое. Дон Хуан стал серьезным, его глаза сузились до тонких щелок. Он сказал, что я думал о жизни как о поражении по другим причинам, нежели само поражение. Затем быстро и совершенно неожиданно он взял мою голову в свои руки, сжав ладонями мои виски. Когда он взглянул на меня, в его глазах была ярость. От испуга я непроизвольно сделал глубокий вдох ртом. Затем он прислонил мою голову к стене, по-прежнему пристально глядя на меня. Он выполнил свое движение с такой скоростью, что к тому времени, когда он расслабился и удобно прислонился к стене, я был еще на середине глубокого вдоха. Я ощутил головокружение и неловкость.

— Я вижу маленького плачущего мальчика, — сказал дон Хуан после паузы.

Он повторил это несколько раз, как будто я не понимал. У меня было чувство, что он говорит обо мне как о маленьком плачущем мальчике, поэтому я не обратил на это особого внимания.

— Эй! — сказал он, требуя моего полного внимания. — Я вижу маленького плачущего мальчика.

Я спросил его, был ли этот мальчик мной. Он сказал, что нет. Тогда я спросил, было ли это видением из моей жизни или просто воспоминанием из его собственной. Он не ответил.

— Я вижу маленького мальчика, — продолжал он. — Он плачет и плачет.

— Я знаю этого мальчика? — спросил я.

— Да.

— Это мой маленький мальчик?

— Нет.

— Он сейчас плачет?

— Он сейчас плачет, — сказал он с убеждением.

Я подумал, что дон Хуан видит какого-то известного мне маленького мальчика, который в этот самый момент плачет. Я назвал по имени всех детей, которых знал, но он сказал, что те дети не имели отношения к моему обещанию, а ребенок, который плакал, имел, и очень большое.

Утверждение дона Хуана казалось нелепым. Он сказал, что я обещал что-то кому-то в моем детстве и что ребенок, который плакал в этот момент, имел прямое отношение к моему обещанию. Я говорил, что это бессмыслица. Он спокойно повторял, что видел маленького мальчика, плачущего в этот момент, и что маленькому мальчику было больно.

Я серьезно старался придать его утверждениям какой-нибудь разумный смысл, но не мог установить связи с чем-нибудь известным мне.

— Я сдаюсь, — сказал я, — потому что не помню, чтобы давал важное обещание кому-нибудь, в особенности ребенку.

Он прищурил глаза снова и сказал, что этот особенный ребенок, который плачет в этот момент, — ребенок из моего детства.

— Он был ребенком во время моего детства и тем не менее плачет теперь? — спросил я.

— Он — ребенок, который плачет сейчас, — настаивал он.

— Ты понимаешь, что говоришь, дон Хуан?

— Понимаю.

— Это бессмысленно. Как он может быть ребенком теперь, если он был ребенком, когда я сам был ребенком?

— Это ребенок, и он плачет сейчас, — настаивал он.

— Объясни мне это, дон Хуан.

— Нет. Ты должен объяснить это мне. Я совершенно не мог его понять.

— Он плачет! Он плачет! — гипнотизирующим тоном продолжал дон Хуан. — И он крепко держит тебя. Ему больно! Ему больно! Он смотрит на тебя. Ты чувствуешь его глаза? Он становится на колени и обнимает тебя. Он моложе тебя. Он подбегает к тебе. Но его рука сломана. Ты чувствуешь его руку? У этого маленького мальчика нос, как пуговица. Да! Это нос пуговицей.