Карлос Кастанеда, книги 1-3

— Это вполне понятно, — сказал он. — Смерть имеет две стадии. Первая — это затемнение. Это бессмысленная стадия, очень похожая на первое действие Мескалито, когда переживается легкость, человек ощущает себя счастливым, удовлетворенным и чувствует, что все в мире несложно. Но это только поверхностное состояние; оно вскоре исчезает, и человек входит в новую область, область жесткости и силы. Эта вторая стадия является действительной встречей с Мескалито. Смерть очень сильно походит на это. Первая стадия — это поверхностное затемнение сознания. Вторая, однако, настоящая стадия, где человек встречается со смертью; это недолгий момент после первого затемнения, когда мы обнаруживаем, что стали в каком-то смысле опять собой. Это тогда смерть налетает на нас с тихой яростью и силой до тех пор, пока не растворит нашу жизнь в ничто.

— Как ты можешь быть уверен, что говоришь о смерти?

— У меня есть союзник. Дымок показал мне мою несомненную смерть с большой ясностью. Вот почему я могу говорить только о собственной смерти.

Слова дона Хуана вызвали во мне глубокое опасение и драматическую раздвоенность. У меня было чувство, что он собирается описать явные, общепонятные детали моей смерти и сказать мне, как или когда я должен умереть. Одна мысль о том, чтобы узнать это, вызывала у меня отчаяние и в то же время возбуждала мое любопытство. Конечно, я мог попросить описать его собственную смерть, но чувствовал, что такая просьба была бы несколько грубой, и автоматически исключил ее.

Дон Хуан, казалось, наслаждался моим конфликтом. Его тело содрогалось от смеха.

— Хочешь знать, на что может быть похожа твоя смерть? — спросил он меня с детской радостью на лице.

Я нашел его насмешливое подтрунивание надо мной успокаивающим. Оно почти уняло мои опасения.

— О'кей, говори, — сказал я охрипшим голосом.

С его стороны последовал мощный взрыв смеха. Он держался за живот, крутился по сторонам и, передразнивая, хрипло повторял: «О'кей, говори». Затем он выпрямился и сел, напустив на себя притворную торжественность, и с дрожью в голосе сказал:

— Вторая стадия твоей смерти вполне может быть такой.

Его глаза изучали меня с искренним любопытством. Я засмеялся. Я ясно понимал, что его шутовство было единственным средством, которое могло притупить остроту мысли о смерти.

— Ты много ездишь, — продолжал он говорить, — поэтому в какой-то момент ты можешь снова обнаружить себя за рулем. Это будет очень быстрое ощущение, которое не даст тебе времени на размышления. Неожиданно, скажем, ты заметишь, что ведешь машину, как делал тысячи раз. Но, прежде чем ты удивишься, ты увидишь странное образование перед своим ветровым стеклом. Если ты приглядишься, ты поймешь, что это облако, которое выглядит, как блестящий завиток. Оно напомнит, скажем, лицо прямо в середине неба перед тобой. Глядя на него, ты увидишь, что оно движется назад, пока не станет просто сверкающей точкой вдалеке, а затем ты заметишь, что оно начинает двигаться к тебе снова; оно наберет скорость и в мгновение ока врежется в стекло твоей машины. Ты сильный; я уверен, что смерти потребуется пара ударов, чтобы добраться до тебя.

К тому времени ты будешь знать, где ты и что с тобой происходит; лицо снова отступит до горизонта, наберет скорость и сокрушит тебя. Лицо войдет внутрь тебя, и тогда ты узнаешь — оно все время было лицом союзника, или мною говорящим, или тобою пишущим. Смерть была ничем все время. Пустяком. Она была крошечной точкой, затерявшейся на листах твоего блокнота. И все же она войдет внутрь тебя с неудержимой силой и заставит тебя расшириться; она расплющит тебя и растянет по небу и земле и за их пределами. И ты уподобишься туману из мельчайших кристаллов, уносящемуся прочь.

Меня захватило описание моей смерти. Я ожидал услышать нечто совершенно другое и долгое время не мог говорить.

— Смерть входит через живот, — продолжал он. — Прямо через просвет воли. Это место является наиболее важной и чувствительной частью человека. Это — область воли и также область, через которую все мы умираем. Я знаю это, потому что мой союзник приводил меня к этой стадии. Маг настраивает свою волю, позволяя своей смерти овладеть им, а когда он расплющивается и начинает расширяться, его безупречная воля берет вверх и снова собирает туман в человека.

Дон Хуан сделал странный жест. Он раскрыл свои руки подобно двум веерам, поднял их на уровень своих локтей, повернул их, пока его большие пальцы не коснулись боков, а затем медленно перенес их к центру тела над пупком. Секунду он держал их там. Его руки дрожали от напряжения. Затем он поднял их и кончиками средних пальцев коснулся лба, а затем опустил в то же положение к центру тела.

Это был потрясающий жест. Дон Хуан выполнил его с такой силой и красотой, что я был зачарован.