Карнавал лжи

– Те, кто может этого достичь, – не люди, а святые… или блаженные. Те, кого сами люди назовут ненормальными. Люди – это стремление выжить любой ценой. Люди – вечный плен души в собственных телах. Те немногие, что пытаются бороться со своими животными потребностями, всё равно проигрывают, а раз так, зачем менять свою природу? Ведь люди есть только люди… Природа, склонная к разврату и утехам, к обогащению за счёт разрушения, лжи, распрей и войн. Природа, чей путь усеян раздорами. Природа, в которой априори заложено стремление к конфликтам. Даже искусство, самое высокое из всего ими созданного, замешано на двух явлениях – любовь и смерть… похоть и кровь. Всё, чем они живут. И ты хочешь сказать, что такими вы должны быть? – Повернувшись к амадэю всем телом, Оррак благосклонно повёл рукой; кончик указательного пальца и руны на зеркале едва заметно светились кровавым багрянцем. – Нет, Арон. Вы не имели и не имеете права быть человечными. Всё, что есть в людях хорошего, – не норма, а исключение. Главной вашей ошибкой было забыть об этом… а, может, чьей-то ошибкой было вам об этом не рассказать.

Глаза Арона сияли неотражённым светом.

– Мы люди – в основе своей. И не тебе, дамнар, судить ни о нас, ни о той, кто нас создал, – голос амадэя был тих, но что-то в его звучании заставило его собеседника сделать едва заметный шаг назад. – Порой людям приходится выбирать между тем, что хочется, и тем, что правильно, и мы не всегда выбираем верно. Но разве не главное то, что этот выбор встаёт перед нами? Что мы можем смирять себя, не забирая то, что хочется взять, если взять это – значит причинить боль другому? Что можем действовать во имя чьего-то, а не собственного блага? Что можем ставить эфемерную цель на горизонте выше сиюминутных удовольствий? Выбирать не широкую гладкую дорогу под откос, а узкую каменную нить над бездной, за которой ждёт свет? Искать ответы на непостижимые вопросы, не сдаваться, сколько бы судьба нас ни била, преодолевать непреодолимое ради счастья, чужого и своего? Людская природа двойственна, но мы сами побеждаем животных внутри себя. И, сколько бы мы ни падали, у нас всегда есть шанс подняться. До последнего вздоха, покуда живём. – Лучистый взгляд пронзал тьму под капюшоном сияющим клинком, не хуже того, что покоился в ножнах у амадэя за спиной. – Мы – прекрасные творения, создания света и тьмы, созидатели и разрушители, солнце и мрак одновременно. Люди отбрасывают длинные тёмные тени, но и светят ярче всего, что есть под лунами. Светят другим, показывая путь, помогая его пройти. Иные – спустя сотню лет после того, как их не станет. Быть человеком – самое сложное и самое прекрасное, для чего можно прийти в этот мир. Быть человеком – это дар. И я от него не отрекусь.

Глаза под чёрным капюшоном полыхнули тревожным жёлтым светом.

Тут же исчезли вновь.

– Немногие способны встать лицом к жестокой истине, – с показной небрежностью бросил Оррак, прежде чем отвернуться. – Так ты всё же хочешь того, ради чего пришёл сюда.

– Да.

– Даже несмотря на то, что я не имею права вас судить.

– Я ищу ту, что когда-то обрёк на муки. Её боль – моя боль. Я не имею права отступить. Я пойду за ней до конца, куда бы ни потребовалось.

– Дело твоё. – Директор Школы Колдунов соединил ладони в жесте, походящем на молитвенный. – Что ж, смотри, Возлюбленный Богиней… и запоминай.

Он резко и широко раскинул руки, и зеркало полыхнуло серебром. Волна света разошлась по стеклянной глади, стерев кровавые руны, и отхлынула к деревянной раме. В прояснившемся зеркале на долю мига возник сад, где сирень светилась вокруг чёрного дракона, извергавшего воду вместо огня, – и словно на крыльях гигантской птицы картинка понеслась вперёд: над огнями Камнестольного, сквозь мрак цверговых туннелей, сквозь холод Штолен.

На мгновение заволокшись чернотой, зеркало явило присутствующим горные пики и лесистые заснеженные долины. Пролетев под ночным небом и крупинками звёзд, изображение замерло над очередной низиной между скалистыми хребтами, и сияние по краям стекла сделалось болезненно ярким.

– Как славно мы защищены. – Господин Оррак с видимым усилием стал сводить руки; зеркало дрожало, картинка судорожно мерцала. Порой ночь, горы и снег на миг сменялись чем-то другим… но лишь на миг. – А что ты на это скажешь?

Под капюшоном сверкнули две золотые звезды.

Деревянная рама треснула. Колдовское сияние полыхнуло так, что резало глаза.

Изображение в зеркале снова двинулось вперёд: над лесом, над шпилями древнего замка, сквозь темноту коридоров с высокими каменными сводами и мерцающими стенами, словно сотканными из звёздной ночи… пока в лунных лучах, полосовавших винтовую лестницу, не мелькнула тонкая девичья фигурка в штанах, длинной жилетке и светлой рубашке.

На пару мгновений зеркало явило дамнару, волшебнику и амадэю бледное лицо в оправе коротких тёмных прядей. В голубом свете Никадоры глаза на этом лице сияли серебром лишь чуть менее ярким, чем то, что рамкой разливалось по стеклу.