Касьянов год

— В бумагах убитого были обнаружены якобы шпионские материалы. Я подозреваю, что их сфабриковали и подбросили, чтобы меня отстранили и дело забрали жандармы. А Новицкий им не опасен, он убийц не найдет.

— А вы, значит, найдете?

— До сих пор всегда находил, — ответил сыщик, решив не спускать даже Драгомирову.

Командующий округом задумчиво посмотрел на питерца. Видимо, пытался понять, хвалится тот или говорит правду.

— Покажите мне бумаги.

Маврин протянул «кроки» и листы со штатами саперной бригады.

— М-да… То ли шпионы поглупели, то ли у ваших противников было мало времени. Скорее второе. Как думаете?

— Так же, как и вы, ваше высокопревосходительство. Штаты списаны из адрес-календаря, зарисовка укреплений смехотворна. Но мне нужно официальное заключение военных. Лучше за вашей подписью.

— Братик мой, поручи это полковнику Лукомскому. Срочно, от моего имени.

— Сию минуту.

Маврин выбежал из кабинета. Драгомиров, хромая, вышел следом. Сыщик остался один. Кругом военные тайны разбросаны, а у него даже документов не спросили… По счастью, хозяин скоро вернулся и сказал:

— На это уйдет некоторое время. Не желаете ли чаю?

— Алексей Алексеевич, позвольте, я пока вопросы задам? Понимая вашу занятость, постараюсь кратко.

— Товарищу Виктора Рейнгольдовича я не могу отказать. Что вас интересует?

— Шпионаж, о котором говорил Новицкий, действительно существует? Он хвастался, что ловит австрийских агентов тысячами.

— Семь лет назад было дело, — ответил Маврин. — Но теперь Австро-Венгрия сдала позиции. Правда, совсем недавно произошел неприятный случай: из штаба кавалерийской бригады, дислоцированной напротив Злочева, выкрали секретные документы. В том числе план мобилизации.

— Ого! Как им это удалось?

— Войска ушли на лагерный сбор, осталась лишь караульная команда. Их напоили, взломали сеф[41] с бумагами. Ну да черт с ней, с двуединой монархией. Это слабый противник, сам по себе он русской армии не страшен. Много больше нам теперь досаждают немцы.

— О них Новицкий не сказал ни слова.

— А он и не знает ничего. Только и умеет, что раздражать население своими глупыми репрессиями.

— Поясните, — попросил Лыков.

— Да вот хотя бы в апреле. Собрались интеллигенты, читали реферат об Ибсене. Что в том плохого? Налетели жандармы и всех, кто был в квартире, закатали в тюрьму. Более шестидесяти человек. Продержали там полтора месяца, а после отпустили. Даже не допросили ни разу! Чего этим добился Новицкий? Лишь одного: у правительства стало больше врагов.

— На шестьдесят человек, — подхватил сыщик. — Зачем же нужен такой держиморда?

— Это, Алексей Николаевич, вам лучше знать, а не мне, — парировал Маврин. — Новицкий по вашему министерству служит.

— Да, хорошо отбрили. Что ж, вернусь в Петербург, расскажу начальству. А теперь, Алексей Алексеевич, пожалуйста, про немцев. Это не праздное любопытство. Дело, которое я дознаю, трудное. Мне все время кто-то мешает. Вдруг тут действительно шпионаж?

Генерал внезапно рассердился:

— Что шпионы? Они не нужны кайзеру, пока у нас есть Витте! Он один сделал для ослабления русской военной мощи больше, чем все агенты, вместе взятые. Протяженность наших границ — семнадцать тысяч верст. Их же охранять нужно, черт побери! А этот дундук средств не дает. У солдат до сих пор нет даже носовых платков. Подушек с одеялами нет, ротные командиры из своего кармана покупают.

— Алексей Алексеевич, я понимаю, вам, военным, больно такое наблюдать. Но мне бы про шпионов… Настоящих. Есть ли они?

— С шестидесятых годов из Германии в западные губернии России хлынул поток новых колонистов. Вы знаете что-нибудь об этом?

— Ну, едут люди. Непьющие, работящие. Что в том плохого?

— Непьющие, работящие… — передразнил генерал сыщика. — От друга Таубе не ожидал такой близорукости. Селятся эти ребята не абы где, а норовят осесть по военным коммуникациям. В Киевской губернии сейчас шестьдесят одна германская колония. Имеются целые поселки, где не найти православного человека. Вокруг крепости Ковно живет пятнадцать тысяч немцев. В Ровно двадцать четыре тысячи — целый корпус. А в Житомире больше всего — сорок семь тысяч. Представляете?

— Ну и что? В Риге еще больше. Там немцы всесильны. У вас же здесь не так?

Маврин вздохнул:

— Как вы думаете, сколько сейчас в Российской империи проживает немцев?

— Настоящих или тех, кто признает немецкий язык родным? Ведь многие живут здесь со времен Екатерины. Виктор Таубе, позволю напомнить, тоже не эскимос.

— Я поясняю: за последние сорок лет к нам переехали миллион триста тысяч германцев. В ту же Африку, которую они будто бы активно колонизируют, переселились всего двадцать тысяч. Вы понимаете, что это значит?

Лыков опешил:

— В Африку двадцать, а к нам… Дайте подсчитать.

— Уже подсчитали. В шестьдесят пять раз больше.

— Не может быть!