Хлеб печали

- Не думаю, что она будет рада, - ответил Руди.

- Но все же?

- Я тот судья, что приговорил ее к казни, - без улыбки сказал он и увидел, как лицо его нового знакомого переменилось и отвердело. Он посмотрел на Руди уже без всякой симпатии, оттолкнул навалившегося на него стеклодува, а затем без слов прощания развернулся и ушел к бочонку с вином, где раздавался смех и крики: «За госпожу Магдалену!». Руди помедлил, глядя ему вслед, глубоко вдохнул и вышел на свежий воздух.

Эпилог. После осады

Осенью 1683 года Руди подъезжал верхом к стенам Вены. Вытоптанная земля, разрушенные и сожженные дома, искалеченные, прореженные сады – осада закончилась совсем недавно, и двух недель не прошло. На крепостных стенах, в оспинах после пушечных обстрелов, виднелись фигурки людей и солдат; они таскали камни, заделывали пробоины и прорехи, восстанавливали укрепления на случай, если отогнанные турки решат вернуться и взять реванш. Работали они без устали, и Руди казалось, что Вена издалека похожа на большой муравейник.

- Купите верблюда, господин! – весело окликнул его старик-крестьянин в меховой жилетке, прижимая к груди охапку сена. – Отдам занедорого. В хозяйстве-то они без толку, а едят много.

- Зачем мне верблюд?

- Говорят, турки на них верхом ездят, - охотно пояснил старик. – Я-то сам не видел, куда мне! Но сосед рассказывал, выглянул из землянки, чтоб за водой сходить, а там они несутся, горбатые как черти. Хотя может это черти и были, - задумчиво сказал он, сдвинув густые, клочкастые брови. – Турки-то разве сами не дьяволы?

- Вряд ли.

- Так верблюда-то возьмете? У меня три их. Одно плохо, они своенравные. А если вам елефант нужен, так я видел здесь парочку.

- В другой раз, - ответил Руди, расстроив старика донельзя. – Я тороплюсь.

- Если надумаете, возвращайтесь, - крикнул старик ему вслед, когда Руди уже пришпорил коня. – Мы тут каждый день – скотина-то есть теперь, а кормить ее да держать негде! Слышите, господин?

Руди рассеянно махнул рукой, не оборачиваясь. Ему было не до верблюдов и не до слонов.

Когда он добрался до городских ворот, и его допросили о цели приезда, первое, что он заметил в освобожденном городе, - необыкновенная радость и довольство на лицах каждого встречного. Над домами висел запах кофе и свежих пирогов, перебивая нечистоты, разложение и гниль. Руди вез письмо из Рима к своему другу-епископу, который оказался заперт в этих крепостных стенах; он надеялся, что застанет его живым и здоровым, а не на похоронных дрогах, которые в избытке встречались ему на улицах, и не в могиле.

Епископ был жив, но сильно исхудал, и страшно обрадовался, увидев старого друга. Руди приложился к его перстню, и после теплых объятий и приветствий, после вручения письма, после короткого разговора за кофе (епископ признался, что у него лежит два или три мешка зерен, брошенных турками при отступлении) о жизни в Вене в эти тяжкие месяцы они вышли подышать свежим воздухом на колокольню монастыря.

- Отсюда, - епископ торжественно обвел рукой площадку, с которой открывался вид на все четыре стороны, - мы наблюдали за турецким лагерем во-о-он на том холме. Признаться, иногда я сам терял веру в то, что Бог приглядывает за нами, друг мой. Здесь, в монастыре, мы роздали все наши запасы голодным, и к концу осады люди начали падать от слабости во время молитв. Малодушных людей, увы, в нашем городе оказалось много, и вы представить себе не можете, сколько ужасов мне пришлось увидеть, когда дурная, дьявольская натура, заложенная в каждом из нас Сатаной, начала брать верх. Я часто думал о вас, кстати, - засмеялся он. – И думал, что вы бы нашли способ, как распознать убийцу и вора сразу.

- Я больше этим не занимаюсь, вы же помните.

- Да… И мне жаль, что вы все еще не можете забыть ту историю. Даже самая тяжелая епитимья рано или поздно заканчивается, друг мой. Кто бы поступил иначе на вашем месте?

«Кто угодно», - подумал Руди, обернувшись к реке. Против обыкновения сегодня Дунай не выглядел серым; воды почти не было видно от барж и лодок с разноцветными парусами, заполонивших русло реки. Епископ дружески дотронулся до его плеча, и Руди накрыл его руку своей, не желая ничего отвечать. Из зева лестницы показалась встрепанная голова звонаря. Он хмуро поглядел на Руди и с неловким поклоном сообщил епископу, что его ждут внизу.

- Что ж, пойдемте, друг мой, - вздохнул епископ. – Вы ведь не откажетесь быть моим гостем, кто бы ко мне не пришел и куда бы мне не пришлось идти? Сейчас все так рады победе, что каждый день устраиваются празднества. Поистине, в эти дни здесь собрались лучшие люди со всей Европы!