Хочешь мира — готовься к войне (СИ)

Юри сделал два круга, а потом скинул верхнюю кофту и остался только в майке, обнажив рельеф мускулов, что невообразимым образом сделало его моложе. Лукаво улыбнувшись Юре, он выкатился на середину катка, включил плеер на телефоне и сделал первый шаг.

Он катал программу Юры. Ту самую, еще не законченную, которая состояла еще из обрывков, кусочков. Юри их соединил так, как хотелось ему. Что-то заменил, что-то добавил. Он не парил надо льдом, как Юрка, его вариант был более тяжеловесным, но сложных элементов там было больше, значительно больше. Настоящий вызов даже для его выносливости.

Юра вернулся к бортику и замер там, опираясь локтями позади себя, с удивлением и каким-то затаенным внутренним восторгом наблюдая за катающимся японцем. Такой свою программу он не представлял даже. Она так естественно и логично «села» на катание Юри, что казалось будто Юри изначально самостоятельно делал ее под себя. Под возможности собственного тела.

Юрка следил за ним неотрывно, чутко вслушиваясь в музыку. Ни единой неточности, ни одного непопадания в такт, все так правильно, так гармонично, и казалось, что это не в телефоне музыка, музыка слышится потому что ее создает тело танцующего на льду мужчины.

Юри закончил программу эффектным движением, которое было бы еще более красивым, будь у него длинные волосы. Устало оперся ладонями о колени и закрыл глаза, успокаивая дыхание.

— Я использовал твою программу. Прости, — еще чуть задыхаясь, произнес он, подъезжая спустя почти минуту. Влажная майка облепила торс, но, стоило признать, испарина на плечах заставила кожу сиять.

— Ты мне показал ее совершенно другой, — признался Юрка, протягивая ему полотенце. — И это было очень и очень красиво. Это было так… гм… сексуально.

— Обычно я и сексуальность — вещи несовместимые, — Юри неожиданно смутился, прячась за полотенцем. — Но спасибо. Я видел, как ее катаешь ты. И теперь больше всего хочу увидеть ее целиком. Такой, какой она должна быть. Ты легче, ты умеешь летать. Это действительно красиво.

— Вот стоим мы на ледовой арене и говорим друг другу комплименты, — неожиданно рассмеялся Юрка. Следующим, что он протянул Юри, была бутылка воды. — И я немного завидую… а не, забей.

— Тебе неприятно? — глаза Юри погасли. — Извини. Я не буду.

— Наоборот, — вздохнул Плисецкий, опуская глаза. — Я просто… наверное, я просто вижу какой ты здесь и завидую той, которая видит тебя таким каждый день. Вот. Извини, такие вещи обычно не говорят, но мы вроде как друзья, но я все равно не должен был говорить. — Дурацкая ситуация на самом деле. Вроде как мужчинам такие вещи не говорят. Вроде как, видя перед глазами пример Виктора и Бека, он должен был шарахаться от подобных признаний. А он смотрит на то, как его программу катает другой человек и в штанах тесно становится.

Юри вскинул на него взгляд, коснулся подбородка, мягко вынуждая поднять голову, и заглянул в глаза. Придвинулся ближе, коснувшись дыханием лица, подушечкой пальца провел по губам.

— Можно? — очень тихо и хрипло спросил он. — Если ты меня пошлешь — то будешь прав. Но я… очень этого хочу.

У Юрки враз ослабли колени. Взгляд у Юри был такой волнующий, такой темный, зовущий. До дрожи, до просевшего от волнения голоса. Он видел как иногда целуются Витька с Беком. И было это так жарко и голодно, что вот эта вот нежность казалась странной. Но почему? Почему странной или почему Юри? Каша в голове, путаница. И сердце из груди выпрыгивает, просто абзац.

— Я… — ощущение было пугающим. Гладкая кожа ладони, сухая и отчего-то немного жесткая, мозоли? Наверное. У него тоже мозоли, от станка. Но глаза близко, и они такие… — Можно…

Больше Юри спрашивать ничего не стал. Только подался ближе и коснулся губами приоткрытых губ. Легко, очень нежно, словно боясь, что его оттолкнут. Отстранился на миг, обласкал взглядом и вернулся снова. Касаясь крошечными точечным поцелуями, такими горячими, выматывающими. На самой грани пристойности с явно различимой страстью, которую Юри явно сдерживал. То ли сладко, то ли горько. То ли отстраниться, то ли потребовать еще и больше.

Юрка судорожно выдохнул, ладонью обнял его за шею и зажмурился, то ли от полноты чувств, то ли просто боясь посмотреть ему в глаза. Это было на самом деле пугающе, особенно ощущение головокружения и щекотка где-то в груди. Это, типа, бабочки в животе? Вообще куда-то не туда уплыли мысли. При чем тут любовь?

В поясницу упирался бортик, по голым рукам — холод, только ему адово жарко. Наверное во всем виноват пышущий жаром Юри. Так близко, что Юрка мог ощутить, как бьется ему на встречу чужое сердце.

— Спасибо, — Юри коснулся поцелуем его виска, провел ладонями по плечам, рукам. — Спасибо, Юра. Ты… волшебный. — Он был возбужден, это чувствовалось через два слоя одежды, ощущалось в тяжелом горячем дыхании, но голос был странно нежен, как и руки, удерживающие его. Юри удерживал его как хрустальную статуэтку.