Холодный ветер, строптивая вода

В этот момент предательски подкатили к глазам слезы, и пришлось быстрым шагом выйти на балкон и подставить лицо дождю. Пусть думает, что это капли небесной влаги. Я положила ладонь на холодный камень ограждения. Мне хотелось, чтобы мое сердце тоже окаменело.

– Все в порядке? – вдруг спросил он за моей спиной.

– Ваши раненые идут на поправку, ваше величество. Я счастлива служить Франкии и вам, – вяло отсалютовала я, зная, что иронии жеста он не поймет.

– Я вчера вел себя отвратительно, – вдруг сказал король.

Молния пересекла горизонт перед нами, довольно заворчал гром.

– Ты даже не представляешь как, – процедила я, не оборачиваясь.

– Эллен, я понимаю, как это может выглядеть со стороны, но я не знаю, как еще себя вести… с тобой.

Я повернулась и смерила его презрительным взглядом.

– Вы же вчера довольно ясно мне объяснили, что я для вас лицемерная змея. А вы для меня каменный олух! Вот и живите теперь с этим.

Дождь потоками стекал по нашим лицам, но, кажется, мы были так рассержены, что не замечали его. Я, по крайней мере, даже не чувствовала, что платье прилипло к телу. Я была так зла, что мне казалось, будто сейчас я всю воду превращу в пар.

Король даже не нахмурился, а ровно и спокойно сказал:

– Ты меня не понимаешь, Эллен…

– Конечно не понимаю! – взорвалась я. – Ты же никогда ничего толком не говоришь! Я не знаю, что у тебя на уме! Извини, Генрих, но мысли твои я читать так и не научилась. У меня на лице, по крайней мере, многое написано, а твое как лицо статуи! Даже хуже! У статуи иногда больше эмоций, чем у тебя! Ты бесчувственный чурбан!

– Чего ты хочешь от меня? Я не умею этого делать! Мне говорили, что мужчины не плачут, не показывают эмоций, а уж правители и подавно!

Он провел рукой по мокрым волосам.

– Даже с друзьями? Я твой друг, Генрих, я твой союзник. Я тоже хочу выиграть эту чертову войну, но я не могу доверять тебе, не могу общаться с тобой, потому что не понимаю тебя. Ты молчишь, а я даже предположить не могу, радуешься ты или печалишься!

– Зачем тебе дались мои эмоции?! Ты все равно здесь на время. Что тебе даст, буду ли я хмуриться или улыбаться?

– Да ничего не даст! Это не мне нужно, а тебе! Как ты собираешься потом жить с кем-то, любить кого-то? Генрих, ты же вообще не живешь! Запер себя в этих своих трех «мужчины не» и смотришь свысока на тех, кто радуется или печалится. Ты превратился в камень. А камни мертвы. В них нет жизни! Они горячи, только когда солнце нагревает их. Они не могут дарить тепло и любовь!

– Так вот что тебе нужно? Тепло и любовь? – равнодушно спросил король.

– Что? – взмахнула я от бессилия руками. – Ты все время переводишь разговор на меня. Но я тут не одна с проблемами. Поговори со мной, расскажи мне о себе. Мне необходимо понять тебя!

– Потому что тебе страшно?

– Да! – Я так заорала, что чуть горло себе не содрала. – Да, черт возьми! Мне страшно! Я хочу доверять человеку, а не истукану. Мне страшно, что ты думаешь одно, а говоришь другое. Иногда мне кажется, что, если тебя ранят, ты даже боли не почувствуешь.

Генрих ничего не ответил, но я продолжала стоять и смотреть на него, а дождь выливал на нас каскады воды. К черту, я давно промокла насквозь. Я не отступлю. Молнии сверкали все чаще, гром гремел, казалось, без конца, гроза уже была над нами. Но я собиралась раз и навсегда понять для себя, что за человек стоит передо мной. Есть ли в нем хоть капля любви и нежности, или он играл это? Или же он играет роль камня, а сам внутри исходит болью? Если так, то я хотела быть с ним, когда эта боль откроется. Невозможно вечно держать лицо. Особенно перед опасностью. Я знала двух Генрихов. И я отчаянно хотела понять, который из них настоящий. Зачем? На этот вопрос я не искала ответа. Это была потребность, жизненно важная необходимость, но я не осознавала, почему мне так нужно понять его. Я чувствовала, что готова вывернуться наизнанку, лишь бы он показал свое истинное лицо. И тогда я пойму что-то важное про себя. Да…

Я вдруг опешила, не прерывая зрительный контакт с Генрихом. Я пойму что-то важное для себя…

Мое лицо вдруг смягчилось, губы приоткрылись, ушло упрямое выражение, и я уже без злости смотрела на короля. Я знала, что и взгляд мой поменялся. Из меня вышли ярость и обида. Я поняла, почему мне так важно почувствовать его настоящего. Я хотела понять его, хотела стать ближе к нему. Я испугалась своих мыслей, но тут король заговорил.

– Я боюсь, что проиграю войну, – тихо сказал Генрих, потупившись, потом медленно поднял глаза и продолжил: – Я боюсь, что не спасу свой народ. Что король из меня никчемный. Я боюсь быть слабым. Боюсь быть жестоким. Боюсь возненавидеть тебя и боюсь привязаться к тебе. Я боюсь дружить с кем-либо слишком тесно, ведь так я тоже проявлю слабость. Я весь – сплошной комок страха. Но я не показываю этого и не говорю об этом. Ведь король должен быть уверенным, смелым, строгим, сильным. Справедливым.

– Но ты любишь свой народ?

Страшно хотелось его обнять, но я боялась спугнуть эту откровенность между нами.