— Отлично, — похвалила учительница. — А теперь начинайте тормозить, чтобы все закончить.
Я скосила глаза на даму со «стрепсилсом». Не выходит. Я изо всех сил старалась сделать так, как мне сказали, но не могла остановить колесо. Моя «ваза» становилась все выше и выше, и я попыталась придавить ее сверху — она приняла характерную фаллическую форму. Потом «ваза» завалилась набок и начала раскачиваться, как хобот слоненка. А потом…
Мой хобот свалился с круга.
— Не расстраивайтесь! — утешил меня кто-то из группы.
— Такое случается со всеми! — добавил кто-то еще.
— Искусство всегда связано с ошибками, — напомнила мне учительница.
Я не была уверена, что мое занятие можно назвать таким высоким словом, как «искусство», но фразу оценила. И вспомнила совет, который в самом начале дала мне Эллен: я должна подружиться с неудачей и привыкнуть к тому, что не смогу всегда все делать «правильно». Или быть хорошей.
Я снова взялась за дело, но на этот раз меня подбадривали более опытные друзья, щедро делившиеся советами.
— Сделайте ее пониже, — сказал кто-то.
— И крутите круг медленнее.
— И пошире…
— О!
— Похоже, это…
Наступила тишина. Где-то вдали лаяла собака.
— Впечатляет… — неуверенно проговорила учительница.
Мы все думали об одном: я сделала вагину. Хорошую вагину, но я вовсе не собиралась ее делать и не понимала, как это получилось. Я попыталась все исправить, а другие члены группы делились соображениями, что хотят сделать.
— Я буду делать Иггдрасиль, дарующий жизнь Мировой Ясень из скандинавской мифологии, судьба которого определяет конец света, — как бы невзначай сказал Джон Клиз, пока я мыла пол губчатой шваброй.
— Меня вдохновляет «Кольцо нибелунга» Вагнера, — заявила дама со «стрепсилсом», — и чередование форм простых и изысканного рококо.
— Мы будем работать со стихом Т. С. Элиота про кошек, — сказала одна из женщин в балахонах.
Я же раз за разом делала нечто, напоминающее гениталии, несмотря на все усилия разнообразить свой репертуар (поразительно, как быстро глиняный горшок начинает напоминать гениталии!). Но учительница твердила, что это «именно то, что мне сейчас нужно», и если я счастлива, то и она счастлива тоже.
На следующий день мы покрыли наши творения глазурью и обожгли их в специальной печи, где они раскалились докрасна. Учительница вытащила их щипцами, предварительно надев маску сварщика. Мне не позволили попробовать свои силы.
Это был удар.
— Вы просто хотите представить, что попали в «Танец-вспышку»! — сказал Джон Клиз.
— Вовсе нет! — возмутилась я, подумав про себя:
Несколько изделий в печи треснули, и кошки пали смертью храбрых. Моя «хорошая» вагина тоже не пережила этот этап, но один из более вытянутых горшков сохранился. Затем наши изделия уложили в опилки, чтобы перекрыть доступ кислорода и активировать глазурь. А потом мы принялись их оттирать. Из-под сажи появилась чудесная глазурь. Произошло алхимическое чудо — приглушенные тона стали яркими, почти светящимися. Моя потрескавшаяся глиняная вагина приобрела электрический иссиня-зеленый цвет, словно крылья стрекозы. И мне она нравилась.
На моих волосах поблескивала глазурь, щеки были перепачканы сажей. Я напоминала себе Оливера Твиста. Но моя незадачливая «ваза» мне нравилась. Она была страшненькой и бесформенной, и я никогда бы ее никому не показала, но мне понравилось делать ее.
В этом и заключена прелесть хобби — им занимаются для развлечения. Здесь все не важно. Здесь нет ничего «неправильного». Хотя ученые утверждают, что хобби благотворно влияет на разум, тело и карьеру, самое чистое и важное достоинство наших увлечений — радость делать что-то просто потому, что нам это нравится и мы получаем удовольствие. Хобби ничего от меня не требовало — только заниматься им в свое удовольствие. И это очень вдохновляло.
Дома я стала счастливее. Рядом со мной стало приятно находиться, потому что я выделила время для себя. Я подзарядила свои батарейки. В среду мне пришлось воспользоваться приемом Фила всего на несколько секунд, чтобы подняться с дивана и отправиться на занятие «ниа». Я сказала себе: