Хосров и Ширин

Свой расстилают хвост по зелени долин.

О, сколько птиц! О звон — к любви взывать готовый!

В былых влюбленностях жар пробудился новый.

Веселым стал Хосров: Ширин с ним хороша.

И вспомнил мир весну, веселием дыша, —

Влюбленный, радостный, отринув проволочку,

Играя, разорвал он розы оболочку.

А та — взнесла свой стяг, — ведь так отрадно ей:

Прогнали воронов отряды голубей.

Жасмин за кравчего. Призыв нарцисса: «К чаше!»

Фиалка с розою в хмелю нежней и краше.

Снял с женственных цветов покровы ветерок

И оживлял и звал всех тех, кто изнемог.

А ветер зашумел, затем — единым духом

Согнул «зрачок быка», взыграл «слоновым ухом».

Земля — ковер; взгляни — весь в анемонах он.

«Мышиных ушек» он узором озарен.

Вот кипарисы ввысь свои вздымают станы,

Свои рубахи рвут от страстности тюльпаны.

Фиалок завиток сцепился с завитком,

А слух шиповника зашептан ветерком.

Рейханы прячут лик, страшась отдаться взорам,

Древа плодовые — под свадебным убором.

А воздух, росами осыпав каждый луг,

Дал изумруду перл движеньем легких рук.

Земля родящая свое забыла бремя:

Уж родилось цветов ликующее племя.

Пьяны веселием газели: сосунки

Снуют близ матерей, игривы и легки.

Фазаны на рейхан роскошным опереньем

Склоняются; рейхан украшен их гореньем.

И ветка каждая — весны цветущий дар.

И роза каждая взяла в ладонь нисар.

Вот песни соловьев, вот песни куропаток —

В них нетерпение, в них страсти отпечаток.

В те дни, когда кругом любовью все полно,

Грех не любить. Весной — влюбляться суждено.

Хосров с Прекрасною бродили днем и ночью,

Склоняя взор к цветам и к травок узорочью.

То пили на лугу сок благодатный роз,

То на горах они сбирали пламень роз.

Они с вином в руках, меж роз, по изумруду,

Хмельные в этот день подъехали к Шахруду.

И спешились они; и плещется Шахруд.

Сидят: поет певец, звенит и плачет руд.

С сахароустою легко достигнешь чуда:

Как сахарный тростник, простой тростник Шахруда.

Красу окрестностям ее дарует стан,

Как жемчуг ракушке порой дает нейсан.

Глянь, мускус этих кос дороже амбр; пропала

Вся спесь у сахара пред медом рдяным лала.

Ее улыбок мед весь сахар приманил,-

И в Хузистане плач варений слышен был.

Кусту прекрасных роз промолвил стан:

«Достоин Ты охранять меня, ты мой надежный воин».

Жасмин, что краше роз казаться мог легко,

Страдал: был по уши влюблен в ее ушко.

А роза, разглядев ее глаза, во власти

Свирепой ревности рвала себя на части.

Хосров убивает льва во время пира

С Ширин гуляет шах меж радостных долин.

Прекрасно все окрест, прекрасно, как Ширин.

Когда желанная — вершина мирозданья,

То место каждое есть место любованья.

И отдыха ища, глядят: невдалеке

Лишь лилии цветут на сладостном лужке.

И, колышками прах в таком раю ударив,

С поспешностью шатер воздвигли государев.

Гулямы, девушки вокруг шатра видны —

Иль вереница звезд блестит вокруг луны?

Сидят Хосров с Ширин и песен внемлют звуку,

Они ведь за ноги повесили разлуку.

Вот кравчий накренил рубиновый сосуд,

И струны говорят: дни радости несут.

Влюбленность и вино! В них — неги преизбыток.

Пьянит царя царей сей смешанный напиток.

И вот внезапно лев скакнул из-за куста,

И в воздух взвил он пыль ударами хвоста.

Как пьяный, бросился к стоянке он с размаха,

И наземь воины попадали со страха.

И, подскочив к шатру и яростью горя,

Сын логовищ лесных взметнулся на царя.

В рубахе, без меча, в свою удачу веря,

Нетрезвый шахиншах опережает зверя.

До уха натянул он лука тетиву —

И грузно рухнул лев: пронзил он сердце льву.

Льва обезглавили. И вскоре светло-бурой,

Умело содранной все любовались шкурой.

И повелось в стране с Хосрововых времен:

Хоть пиршествует царь — меч сохраняет он.

Хоть мощен был Парвиз, как лев пустыни дикой,

Но был владыкой он — медлительны владыки.

В хмелю он победил своим уменьем льва.

Не хмелем славен стал, а одоленьем льва.

И эту крепкую, приученную к луку,

Спасенная Луна поцеловала руку.

Как розовой воды коснулся сладкий рот.

И рот в ладонь царя горсть сахара кладет.

С прекрасных уст печать уста царя сломали,

Чтоб не ладони сласть, а губы принимали.

Поцеловав уста, он вымолвил: «Вот мед!

Вот поцелуев край, куда наш путь ведет».

Тот поцелуй гонцом был первым, чтоб второго,

Такого же, ей ждать от жадного Хосрова,

Но хоть и множество мы выпьем ночью чащ,

Все ж чаша первая милей всех прочих чащ.

О хмель, что нам испить дают впервые чаши!

Что нам привычных вин неогневые чаши!

При первой чаше мы восторг найдем в вине,

Испив последнюю, печаль найдем на дне.

И роза первая среди весенних станов

Благоуханнее десятка гюлистанов.

В жемчужнице зерну отрадно первым быть.

Что зерен перед ним последующих нить!

И мало ли плодов мы сладостных встречали,

И что же! Каждый плод нам сладостней вначале.

И вот напиток нег обжег влюбленным рот, —

И отвели они поводья всех забот.

Спеша к безлюдному чертогу или лугу,

Как молоко к вину, тянулись друг ко другу.

Так руку за добром протягивает вор,

Увидевши, что страж смежил беспечный взор.

И за врагом они одним следили глазом,

Другим они к цветам тянулись и к алмазам.

Лишь на мгновенье враг позабывал свой страх.

Они лобзание хватали второпях.

Когда в руках Ширин вина не примечалось, —

То птица райская к ее устам не мчалась.