Хосров и Ширин

Услышала Ширин слова о Бисутуне.

И молвит весело подательница благ:

«Я водрузить хочу на Бисутуне стяг.

Шепнула мне душа, что мне увидеть надо,

Как рушится скала под натиском Ферхада.

Быть может, искорка, ничтожная на вид,

От камня отлетев, мне сердце оживит».

И оседлать коня велит она, — и гибкий

Оседлан ветерок разубранною зыбкой:

Гульгун был далеко, — и, полного огня,

Другого взять Ширин позволила коня,

И скачет, заблестев весною золотою,

Красавицам Ягмы равняясь красотою,

И скачет, заблестев нарциссами очей.

Как сто охапок роз под россыпью лучей.

Пусть большей нежности, чем в ней, и не приснится.

Но на коне Ширин стремительна, как птица.

Она, что гурия, взлетела на седло,

Ничто с ней быстротой равняться не могло.

Вбивают гвозди в синь ее коня подковы,

И над землей она — бег небосвода новый.

Когда, разбрасывая мускус и несрин,

К горе, вся в серебре, подъехала Ширин, —

От блеска щек кремни раскопанного стана

Зажглись рубинами из копей Бадахшана.

К горокопателю, подобному горе,

Мчит гору гурия, сверкая в серебре.

Ее рубины чтя, покорный приговору,

Ферхад, как рудокоп, рубил упорно гору.

Как смерить мощь его, когда он рыл гранит?

И мер таких наш мир безмерных не хранит!

С гранитным сердцем друг бросал в него каменья,

Но, чтобы гору срыть, он все напряг уменье.

Сам с гору, гору рыл и днесь, как и вчера,

А горе перед ним, как Демавенд-гора.

Но для того отбил края он от гранита,

Что радости он ждал и милой от гранита.

Он омывал гранит рубином жарких слез.

Но час пришел: гранит к нему рубины взнес.

Когда же уст Ширин увидел он два лала, —

Пред ним сокровище в граните запылало.

Булат в его руке стал сердца горячей,

И стала вся скала, что глинистый ручей.

Одной рукой вздымал он, словно глину, камень,

Другой бил камнем в грудь, скрывающую пламень.

Вонзилась в грудь любовь; он видел светлый мир.

Что идол каменный! Ведь перед ним — кумир.

И с молоком в руке у Сладкоустой чаша.

И молвила она: «Испей во здравье наше».

И чаша Сладостной к устам поднесена.

И чаша сладкая осушена до дна.

Коль кравчий — Сладкая, — о счастия избыток!

Не только молоко, яд — сладостный напиток.

Рассудка этот пир влюбленного лишил,

И кравчий пиршество оставить порешил.

Стан Сладкой отягчен: парчи не гибки струи.

Конь Сладкой утомлен под гнетом пышной сбруи.

Будь золотой скакун, под нею той порой,

Все ж под серебряной склонился бы горой.

Конь, равный ветерку, что мчится лугом росным,

Упал под ездоком; своим жемчугоносным.

Но лишь увидел тот, в ком трепетала страсть,

Что с вихря милая готова наземь пасть, —

Коня усталого, отдавшийся порыву,

Он поднял над землей, схватив его за гриву.

Он в замок снес Ширин; Ферхадова рука

Обидеть не могла на ней и волоска.

И положил ее он на ковер, и снова

Он к Бисутуну шел, к труду опять готовый.

И вновь с киркою он, вернувшись из палат.

И те же камни вновь дробит его булат.

На горный кряж взошел, хоть сердце мучил пламень.

На кряже головой вновь бился он о камень.

Как лань, узревшая на высях призрак трав,

Он бросил солончак, на кладбище взбежав.

Хосров узнает о поездке Ширин. Гибель Ферхада

Вседневно хитростно искал владыка мира

Каких-нибудь вестей о действиях кумира.

Он больше тысячи лазутчиков имел.

Был каждому из них дан круг особых дел.

Лишь пальчиком Луна дотронется до носа,

Они спешат к царю для нового доноса.

Когда на Бисутун взошла Ширин и там

Узрела кряж сродни булатным крепостям,—

Все соглядатаи промолвили владыке:

«Ферхад увидел рай в ее прекрасном лике,

И сила дивная в Ферхаде возросла:

Силач взмахнет киркой — и валится скала.

Восторгом блещет он, в его душе разлитым.

Он, меж гранитных глыб, сам сделался гранитом.

Железом, что дробит угрюмых скал табун,

Сутулой сделает он гору Бисутун.

Воинственен, как лев, твой недоброжелатель

И рвет недаром кряж, ведь он — кладоискатель.

Лисица победит, в уловках зная толк,

Хоть в состязание с ней вступит сильный волк.

Хоть груда ячменя увесистей динара,

Весы шепнут: «Динар, ты ячменю не пара».

Коль с месяц он свою еще промучит грудь, —

То из спины горы наружу выйдет путь».

И шах изнемогал от этой ярой схватки.

Как сохранить рубин? Не разрешить загадки!

И старцев он спросил, гоня кичливость прочь:

«Какими мерами могли бы вы помочь?»

И старцы молвили, не медля ни минуты:

«Коль хочешь, шахиншах, распутать эти путы,

Ты дай Ферхаду знать среди его вершин,

Что смерть внезапная похитила Ширин.

Немного, может быть, его ослабнут руки, —

И он прервет свой труд от этих слов разлуки».

И принялись искать глашатая беды,

Чей хмурый лоб хранит злосчастия следы,

Того, кто как мясник в крови вседневной сечи,

Того, кто из усов огонь смертельный мечет.

И вот научен он дурным словам; сулят

Иль золото ему, иль гибельный булат.

Идти на Бисутун, свершить худое дело

Он должен. Для него иного нет удела.

И дерзостный пошел, вот перед ним — Ферхад.

Кирку сжимала длань, не знавшая преград.

Ферхад, что дикий лев, с себя сорвавший путы.

Рыл гору он, как лев, напрягшийся и лютый.

О лике сладостном слагая песни, бил

Он яростно гранит; он словно пламень был.

Ферхаду вымолвил нежданного глашатай,

Как будто горестью неложною объяты»:

«Беспечный человек! Вокруг себя взгляни.