Хосров и Ширин

Твой каждой вздох сочтен; ты страстно проживи.

Ты, умирая, смерть встречай бесстрашным взглядом,

Но в страсти, человек, ты должен быть Ферхадом,

Любил, чтоб на кирку приладить рукоять,

Строитель дерево гранатовое брать.

Была ему кирка помощницею верной,

Всегда с подручною в борьбе его безмерной.

Когда его вещун тоскою захлестнул, —

Кирку он за гору в отчаянье метнул.

Кирка впилась в гранит, а рукоять отбило, —

Вошла во влажный прах, а после вот что было:

Гранатовый побег из рукояти взрос,

И, ставши деревом, гранаты он принес.

И каждый этот плод всех снадобий полезней.

И немощных любых излечит от болезней.

Не зрел их Низами, но измышлять не стал,

А в древней книге он об этом прочитал.

Смерть Мариам

Не радуйся, Хаким, так волили созвездья:

За все свои дела дождешься ты возмездья.

Знай, будет оценен поступок твой любой!

Рок препоясался — следит он за тобой.

Когда Хосров послал, все зная про Ферхада,

Ширин свое письмо, исполненное яда,

Так было сумрачным угодно небесам,

Чтоб в Руме царствовать не стала Мариам.

Твердят: «Отравы злой ее убила сила.

Ведь это месть Ширин, что также яд вкусила».

Но, истину блюдя, не слушай, что твердят:

Низвергнул Мариам лишь властной мысли яд.

Индусы, видел я, являли силу мысли, —

Вмиг листья свежие, как мертвые, повисли.

И, одурманив люд, они порой луну,

Как шар сияющий, бросали в вышину.

Лишь только Мариам прекрасная навеки

Замкнула сладкий рот и опустила веки, —

Как, ощутив себя уж не в ее руках,

Всю вольность прежнюю вкушает шахиншах.

Когда сгорел престол — как дерево Марии;

Как пальма, шах расцвел, как «дерево Марии».

Но все же Мариам оказан был почет, —

И в сумрачном дворце день горестно течет.

И месяц шах провел в молитвенном обряде,

Не трогал тронных дел и в черном был наряде.

Лишь обо всем Ширин была извещена,

Почуяла меж роз и тернии она:

Ей было радостно свою оставить гневность, —

Ведь чистоту души уничтожает ревность.

Но все ж росли печаль и сокрушенье в ней:

Прозрела Судный день за сменой смертных дней.

В теченье месяца, чтоб быть душой с Хосровом,

Веселья под своим она не знала кровом.

А месяц миновал — ив душах нету ран,

И мир уже забыл свой горестный изъян.

И предалась Ширин уверенной надежде:

Пошлет ему письмо и вспыхнет он, как прежде.

Все, все слова души в него метнет она,

Как в почву сеятель бросает семена.

Сочувственное письмо Ширин Хосрову по поводу смерти Мариам, написанное в отместку

Взяла она калам; за первою вторая

Строка обдумана; реченья подбирая

Столь сладковейные, как майская листва, —

Так заплела она начальные слова:

«Во имя господа, что там, на звездном троне,

Прощает смертного, воздевшего ладони,

Владыки светлого небесной стороны, —

Кому служения людские не нужны.

Питая существа, с них не берет он платы.

И лал вправляет он в камней подземных латы.

И птиц на высях гор и тварь в глубинах рек

Он в горькую тоску ввергает не навек.

За добрые дела он все прощает людям,

Мы в бедствиях всегда к нему тянуться будем.

Все длань его взнесла — от Рыбы до Луны,

Он знает все дела — от Рыбы до Луны.

Два цвета знает он: в тьме — полночь, полдень — ярок.

То горький колоквинт, то сахар их подарок.

В дворце и золотом и черном слышит он

То свадебный напев, то стоны похорон.

Твоей невесте, шах, не стало в мире места, —

Не бойся: для тебя есть не одна невеста.

Она ушла во тьму, — была ведь не впотьмах:

Ведь ведала, что скор на пресышенье шах.

Пусть лучше у него подруги нет на ложе, —

Ну что ж, насыщен он! Она ушла — ну что же!

Он снова бросит взор на розовый цветник

И молвит: «Предо мной цветок иной возник».

Грущу: ушла во мрак нежнейшая из кукол.

А свет ее, как всех, и нежил и баюкал.

О нежный сердцем шах, не плачь! Иль ты не рад,

Что клад укрыт в земле? Она была ведь — клад.

Ты горе не вкушай, тебя разрушит горе.

Ведь землю жесткую и ту иссушит горе.

Ах, сердце хрупкое от горя кто спасет?

Всех с этой нежностью во взоре кто спасет?

О шах! От Мариам ты отведи поводья,

Не скажет и Иса, где все ее угодья.

Пусть нежная жена сошла в подземный дол,

Не надо покидать свой царственный престол.

Ты в кубок лей вино, не лей в свой кубок слезы.

Горюя, новых бед накличешь ты угрозы.

Живи, покуда смерть не встала у ворот.

Пусть умерла она. Родившийся — умрет.

Смерть смертного узрев, не каждый будет в горе

Дни долгие влачить, — он все забудет вскоре,

Оставившим наш мир обиды не чини.

Терпения хотят — не слез хотят они.

Коль тело смертного подвергнется недугам, —

То власти царственной не быть к его услугам.

Что взносишь над ручьем ты вопли в вышину?

Пусть Тигр уменьшился на капельку одну.

Над Тигром пей вино, оно — твоя услада.

Одной корзины нет из всех корзин Багдада.

Души бессонницу дремотой потуши.

Ушедшая из глаз пусть выйдет из души.

Хоть стройный кипарис исчез из сада мира, —

Останься, ты — душа, ты — вся услада мира.

В почете должном будь, и вечно будь один.

Горит прекраснее единственный рубин.

Для солнца кто ровня? Назвать была б обида.

Два солнца чтить нельзя — таков устав Джемшида.

Двум птахам сладко спать под снегом зимних пург.

Ты должен быть один: ты — сказочный Онмург.