Хозяйка Мельцер-хауса

Мария Йордан проигнорировала это замечание – она потянулась за вкусным бутербродом с ливерной колбасой, который Брунненмайер украсила мелко нарезанным маринованным огурчиком.

– Если вы так заняты, фройляйн Йордан, – хмуро посмотрела на нее экономка, – тогда откуда у вас время сидеть тут с нами за перекусом? А кто сейчас заботится о ваших подопечных?

Мария Йордан, медленно и с явным наслаждением прожевав померанскую ливерную колбасу, сообщила, что ей надо уладить кое-какие служебные дела и на виллу она заглянула всего-то на четверть часа. А за детьми сейчас присматривает добровольный помощник.

– Посмотрите-ка, – уколола ее Августа. – Добровольный помощник.

– И он конечно же молодой и смазливый, – ядовито заметила Эльза.

– Или, напротив, старый пень, хромой бодрячок, – вставил Гумберт свою остроту и поспешил тут же изобразить его, проковыляв по кухне на согнутых коленях и со скрюченной спиной. Все прыснули – Гумберт порой вел себя прямо как озорной ребенок!

– Ни в коем разе, – с ледяным спокойствием возразила Мария Йордан. – Это Себастьян Винклер, бывший директор. На прошлой неделе его выпустили из тюрьмы, тихо так, тайком, без лишней шумихи. И поскольку бедняга не знал, куда ему идти, я пристроила его в приют.

Ханна раскусила ее не сразу, Эльзе тоже потребовалось время, остальные были посмекалистей. Августа – на чью деликатность точно не стоило рассчитывать – выпалила:

– Мило дело, госпожа директор. Пусть бедняга потрудится ни за что ни про что, а ты в это время погуляешь да и кофейку попьешь.

– В конце концов, он ведь и спит, и ест в приюте. Да у него кроме рубашки ни гроша за душой, так что для него это просто везенье, – возразила Йордан и тут же прибавила, что приняла она его из чистой любви к ближнему, даже рискуя своим положением, ведь он, вообще-то, политический преступник.

– Вы и правда добрейшая душа, фройляйн Йордан, – сказала домоправительница, улыбаясь так дружелюбно, что никому и в голову не могло прийти, что в этих словах была скрыта ирония.

Бутерброды на большом блюде исчезали с поразительной быстротой. Августа сообщила, что они действительно купили участок земли, луг, что между двумя ручьями, до сих пор принадлежащий заводу Аумюле. Там сейчас, как и на многих других заводах, не крутилось ни одно колесо. А то, что ткацкая фабрика все еще работала, было чудом. Это была заслуга молодой фрау Мельцер: ей постоянно приходили в голову новые идеи. Вот сейчас там, вероятно, делали бумажные ткани, которыми можно было оклеивать стены.

Августа умолчала, что сначала они хотели приобрести кусок земли у Мельцеров, но получили отказ. Алисия Мельцер скорее отрезала бы себе мизинец, чем продала кусочек территории своего парка.

– Твой Густав много чего задумал, – высказала свое мнение Эльза. – Но справится ли он со всем этим на своей деревянной ноге.

– Уж лучше деревянная нога, чем деревянная голова, – злобно парировала Августа. – А через пару лет, глядишь, и пацаны с дочкой придут на подмогу.

– Ах да, Лизель. Ее крестная мать, фрау фон Хагеманн, тоже могла бы внести свою лепту. Она ведь была очень тронута тем, что ты назвала свою девочку в ее честь, – ядовито заметила Мария Йордан и потянулась за кофейником, чтобы налить себе еще полстакана. К сожалению, он был пуст, в ее чашку стекла только густая кофейная жижа.

Августа покраснела. Ни для кого не было секретом, что отцом ее Лизель был не Густав, а кто-то другой. Вероятно, и это обстоятельство питало ее надежду встать со своим садоводческим хозяйством на ноги и больше не зависеть от Мельцеров.

– У госпожи фон Хагеманн сейчас другие заботы, – парировала она.

– Он вернулся, так ведь? – как ни в чем не бывало спросила Йордан.

– Кто?

– Красавец-майор, с которым Элизабет хочет развестись.

– Ах, этот…

Августа утверждала, что толком ничего не знает. Это, мол, все слухи, а что там на самом деле происходит, известно только Богу.

Все взоры обратились к Гумберту: никто не был так осведомлен в этих делах, как он. Конечно, от остальных не ускользнуло, что на днях он отвозил Рикарду фон Хагеманн и ее невестку в город. Когда они позже спросили Гумберта, тот только сказал, что ждал на улице перед домом и ничего не слышал.

– Что, она так ничего и не сказала? И родителям тоже ничего? – любопытствовала Йордан.

Гумберт поднял брови и придал своему лицу индифферентно-надменное выражение, в духе английских дворецких.

– Не в моих привычках подслушивать господ, фройляйн Йордан, – съязвил он.

– Ах ты боже мой, – разозлилась Мария Йордан. – Ну ты просто идеальный дворецкий! Так чтишь конфиденциальность… Вот только у меня есть свои информаторы.

Она откинулась на спинку стула, одарив всех торжествующей улыбкой. Да, она-то знала кое-что, чего не знали другие, и была готова лопнуть от распиравшего ее желания поведать об этом остальным. Конечно же они сперва должны были хорошенько попросить ее об этом…