Хозяйка Мельцер-хауса

– Мне очень жаль, дорогая Риккарда, – сказала Элизабет с наигранной вежливостью. – Но я не исполню твое желание. А теперь я была бы очень рада, если бы меня больше не беспокоили…

Риккарда резко выдохнула. Она что, дрожала? В воздухе над шляпой по-прежнему колыхалось перо.

– Я… прошу тебя, Элизабет, – выдавила она. – Я очень тебя прошу. И ради тебя тоже. Возможно, когда-нибудь ты сильно пожалеешь о своем жестокосердии…

Это звучало ужасно пафосно, и Лиза была твердо убеждена, что это не что иное, как игра. И все-таки она заколебалась, ведь никогда раньше свекровь ни о чем ее не просила. А потом… что такого было в том, чтобы снова увидеться с Клаусом? Это все равно ничего не изменит, но, может быть, у нее получится договориться с ним мирно.

– Подожди минутку. Я схожу за жакетом и зонтом.

Однако зонт не потребовался, потому что Гумберт понял, что дамы собираются уйти, и спросил, не подвезти ли их. Лиза разрешила. Она прекрасно знала, что он ищет любой удобный случай, чтобы увильнуть от малоприятных работ в холле, и она хотела дать ему передышку.

– Не на Бисмаркштрассе. Свернешь налево. Там, внизу, еще раз налево…

«Ага, – подумала Элизабет. – Значит, с дорогой квартиры все-таки съехали. Ну да, без денег невестки, похоже, квартплату они уже не тянули, не говоря уже о скопившихся долгах».

Риккарда велела Гумберту остановиться вблизи Мильхберга, и Элизабет попросила его подождать ее в машине. Она не собиралась задерживаться.

Новое пристанище фон Хагеманнов находилось на третьем этаже узкого здания, приютившегося среди других многоквартирных домов. Это место жительства никак не соответствовало статусу знатной семьи, но, вероятно, вполне подходило их финансовым возможностям. В коридоре навстречу им выскочила серая полосатая кошка. Зашипев, она бросилась мимо них в переулок. В подъезде пахло щами и заплесневелыми дровами. Дверь в уборную на лестничной площадке между этажами была приоткрыта, когда они проходили мимо, петли ее заскрипели. Перед дверью квартиры на третьем этаже Элизабет пришлось сделать глубокий вдох: во-первых, из-за того, что она запыхалась, а во-вторых, из-за отвратительных запахов в доме. Риккарда фон Хагеманн достала из кармана жакета связку ключей и открыла дверь.

– Иди сюда и жди в коридоре, пока я не позову, – распорядилась свекровь.

Элизабет уже раскаивалась в своей уступчивости. Почему она позволила уговорить себя прийти сюда? Теперь она стояла, словно брошенная вещь, в этом вонючем коридоре и должна была следовать указаниям свекрови. Ей это нужно? Ах, безмозглая курица, опять попала в ту же ловушку…

В соседней комнате, где скрылась Риккарда фон Хагеманн, послышались голоса. Элизабет вздрогнула. Несомненно, это был Клаус. Каким же он был спокойным, он говорил очень медленно и совершенно равнодушным тоном. Она была поражена. В конце концов, ему предстоял разговор с женой, решившей развестись с ним. Все-таки она ожидала, что он будет хоть немного обескуражен. Однако, казалось, теперь она стала абсолютно безразлична ему. Наверно, у него уже были другие планы, может, та юная барышня в Бельгии уже ждала помолвки…

Дверь открылась, и Риккарда фон Хагеманн жестом пригласила ее войти. Не глядя на нее, Элизабет обвела взглядом маленькую гостиную и обнаружила там свои шторы и изящный комод, тоже раньше принадлежавший ей. Потом она увидела и своего мужа. Он стоял возле окна, повернувшись к ней спиной.

– Клаус, – позвала его мать. – Посмотри-ка, я нашла нож для разрезания писем…

Элизабет поняла смысл этих слов только позже, ведь в следующую секунду она оцепенела от ужаса и вообще была не в состоянии о чем-либо думать. Клаус обернулся.

Его лицо было похоже на маску лилового цвета, испещренную темными линиями. Рот стал совсем безгубым, на месте носа виднелся один огрызок, глаза глубоко запали в глазницы. Череп тоже был местами обожжен, а некогда покрытая волосами кожа головы представляла сплошную розовую рану.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, что мать обманом заставила его показать себя посетительнице. Узнал ли он ее? И видел ли он вообще? Или ослеп?

– Что это значит, мама? Зачем ты это делаешь? – вырвалось у него. – Я же говорил тебе, что никого не хочу видеть…

Элизабет пришлось прислониться к дверному проему, она дрожала как осиновый лист. Что это? Кошмарный сон? Чудовищный ночной кошмар?

Он снова повернулся, и она увидела, как он закрыл руками свое обезображенное лицо.

– Ну что, теперь ты довольна, Элизабет? – произнес он с горькой иронией. – Разве провидение не наказало меня сполна? Страшила-соблазнитель. Человек в железной маске. Разве не романтично? Найдутся ли дамы, которые могут влюбиться даже в таких мерзких уродов, как я…

Его плечи дрожали. Он плакал? Или смеялся? А может, он трясся в истерике?

– Прекрати… – нахмурилась она. – Оставь этот цинизм. Мне… мне бесконечно жаль.

– Побереги свою жалость – она мне не нужна. Увидимся в зале суда, моя дорогая. И больше никогда. Никогда больше. Вот видишь, все так, как ты хочешь…