Храм Фемиды. Знаменитые судебные процессы прошлого

Николай Карамзин, «последний летописец» и первый русский историк, описывает «правовую позицию» боярина так: «Что значат летописи и мёртвые грамоты, где всё зависит от воли Царской? Не она ли утвердила завещание Василия Димитриевича, отдавшего Московское Княжение сыну? Шесть лет Василий Василиевич на престоле: ты не свергнул его, следственно, сам признавал Государем законным». Иными словами, великий хан, ну не смешны ли наши уважаемые процессуальные противники с их верой в силу мёртвых слов? Причём чьих слов? Обидевшего твоих предшественников Дмитрия Донского! Ведь ты же сам явно выразил свою волю невмешательством в недавние московские дела, а что может быть выше этой воли? В нашем лице ты встретишь тех, кто безоговорочно признает такое положение вещей…

«В конечном же счёте И. Д. Всеволожский сводил дело к признанию, что вершителем судьбы великокняжеского престола на Руси может быть одна только воля ордынского царя. К тому же хитроумный боярин как бы невзначай констатировал: Василий Васильевич вот уже который год сидит на престоле («на твоём жалованье»), исправно неся службу «тебе, своему государю, волному царю», о чём «самому тебе ведомо».

Зимин А. А. Витязь на распутье

Победа была сокрушительной, хан Улу-Мухаммед принял сторону князя-юноши: «Цесарь Махмет даше княжение великое князю Василию Васильевичю на всеи рускои земли». Ближайшим последствием этого станет вспыхнувшая менее чем через год (формально из-за скандала с якобы краденым поясом Дмитрия Донского) четвертьвековая война новоиспечённого «хозяина Москвы» с дядей и его сыновьями, а более отдалённым – усиление самодержавия московского князя при сохраняющейся покорности Орде, источнику его власти.

Впереди было ещё полвека ордынского ига…

4. Дела литовские

Суд над участниками заговора против великого князя литовского Казимира IV, Великое княжество Литовское, 1481 г.

Промежуточное географическое положение имеет свои выгоды и недостатки. С одной стороны, оно предоставляет выбор: можно лавировать между соседями, никому не отдавая предпочтения и тем самым в нужный момент заручаясь наиболее подходящим союзником. Но отсюда же и проблема: на тебя все глядят как на перспективную добычу…

В «Грозе» Островского один из гуляющих по бульвару высказывает предположение, что «Литва на нас с неба упала». В переносном смысле так оно и есть: учившиеся в советской школе и твёрдо знавшие, что за периодом Киевской Руси и раздробленности следует этап Московского царства, из которого вырастет потом Российская империя, мы затем вдруг с удивлением обнаружили, что в течение пяти с половиной веков, начинаясь в иные годы практически сразу за Можайском, существовало огромное государство. Брянск и Смоленск, Вязьма и Курск были литовскими городами, большинство населения говорило на восточнославянских диалектах, мало отличавшихся от тогдашнего московского; немалая часть его исповедовало православие…

Иная Русь

Литовские князья нередко роднились со своими московскими «партнёрами»: например, Василий II Тёмный был внуком Дмитрия Донского и Витовта. В период роста Московского княжества некоторые его соседи (Новгород, Тверь) всерьёз размышляли, под чью «высокую руку» перейти – московского или литовского князя. Иными словами, Литовская Русь до поры до времени не менее настойчиво, чем Московская, претендовала на то, чтобы стать центром объединения «осколков» Киевской Руси.

«Срединное» положение между Великим княжеством Московским и Польским королевством, Крымским ханством и Ливонским Орденом вынуждало литовские власти постоянно маневрировать, заключать и расторгать союзы, а внутри многоконфессиональной державы – поддерживать баланс сил. Так было при Гедимине и Ольгерде, так было при Витовте и Ягайло, так было при Казимире IV Ягайловиче, по-польски – Казимеже Ягеллончике.