Дело о бедной старушке, совершившей кражу, Российская империя.
Сто с лишним лет назад в России насчитывались десятки знаменитых адвокатов: их речи целиком печатали газеты, сборники этих речей раскупались, как горячие пирожки, у них просили автографы, устраивали им овации и даже время от времени выносили из зала судебного заседания на руках. Образованная публика восхищалась неумолимой логикой Спасовича и Хартулари, потрясающей энергетикой Урусова и Александрова, артистизмом Карабчевского и Шубинского, язвительным остроумием Лохвицкого, демократическим порывом «молодой адвокатуры» – Тесленко, Малянтовича, Маклакова, Муравьёва…
Люди «попроще» к новому общественному институту относились настороженно: «Аблакат – нанятая совесть». Пункты-параграфы, казусы-узусы и всякие сложноподчинённые предложения были чужеродной для них средой, а слухи о баснословных гонорарах защитников (не всегда, надо сказать, преувеличенные) убеждали в том, что «баре есть баре», и простому человеку от них толку – шиш. И только один из адвокатов в мнении народном высился величественным утёсом среди этого чуждого моря – Народный Заступник, «батюшка Фёдор Никифорович», «наш Плевака».
Чудо об адвокате
Скуластое малоподвижное лицо (мама казашка), по-поповски длинные, небрежно откинутые назад волосы, невыразительная фигура, на которой фраки, сшитые лучшими портными, уже на второй день казались поношенными, – ничто, казалось, не выдавало в нём блестящего юриста, яростного судебного бойца, «московского Златоуста». Надень на такого сапоги-«бутылочки», долгополый пиджак да картуз – ни дать ни взять купец из пьесы Островского, «ваше степенство», «ндраву моему не перечь».
Он был очень хорошим адвокатом – тонким психологом, прекрасно понимающим, к кому он в данный момент обращается – к наивным присяжным или к умудрённым опытом коронным судьям; отличным правоведом, умеющим увидеть в законе не только букву его, но и дух; незаурядным оратором, чьи лучшие речи восходят к высоким античным образцам. Но безупречным он, конечно же, не был: мог явиться в суд неподготовленным, мог «надавить на слезу» дешёвым «приёмчиком» провинциального актёра, был весьма осторожен и лоялен в отношении власти, что не приветствовалось в адвокатской среде, не брезговал сомнительными гонорарами… Всё это в глазах обожающей его России не имело никакого значения!
Он был именно что Народный кумир, вобравший в себя «лучшие самобытные качества истинно русского человека»: кажущуюся простоватость, слегка прикрытую хитроватость, «чуйку» и смекалку, умение искренне и проникновенно просить, божиться, подлаживаться. В конце концов, от Ивана-дурака никто не ждёт богатырской внешности, правильной кавалерийской осанки и умения виртуозно владеть мечом – он одолевает своего противника другим, тем самым, вышеописанным… А вот то, что Плевако много, успешно и бесплатно защищал бедняков – разоряемых барином-помещиком и его немцем-управляющим тульских крестьян, нещадно эксплуатируемых фабрикантом подмосковных рабочих, укравших копеечную булку голодных бродяжек – делало его в глазах простых людей Заступником, и это – высшее звание, которым они могли одарить своего любимца…