Христианство. Настоящее

Спустя полвека после того двадцатилетнего юбилея Кремль вновь прибег ко Дню Победы как к стержневому событию всей отечественной истории: празднования были пышными и повсеместными, в них приняла активное участие и Русская православная церковь. По всем приходам прошли те или иные праздничные мероприятия, победная символика украсила храмы, были произнесены соответствующие проповеди. А министр обороны Сергей Шойгу, выезжая перед камерами на Красную площадь, чтобы начать военный парад, размашисто перекрестился.

И это не единственное новшество, которое мы увидели на 70-ю годовщину. Те, прежние праздники, проходили под негласным лозунгом «Никогда больше!». И вдруг появились на улицах Москвы машины, с надписями: «1941–1945. Если надо, повторим!» Рядом обычно картинки – или откровенный намек на нетрадиционный секс с фашистами, или американский флаг. Вряд ли молодой водитель такой машины застал в своей жизни много настоящих ветеранов (да ведь побили бы его, пожалуй, герои «Белорусского вокзала»!), да и вряд ли помнит, на чьей стороне участвовали США в той войне.

Та война, которую остальное человечество называет Второй мировой, в СССР традиционно именовалась Великой Отечественной. А впрочем, не совсем та. Речь идет исключительно о боевых действиях между Третьим рейхом с его союзниками и СССР с его союзниками, которые начались в июне 1941 года. Из этой войны исключаются неудобные эпизоды вроде финской кампании… Ну, а роль западных союзников в этой картине сводится к поставкам вооружения и боеприпасов (и их значение всегда занижается) да к запоздалому открытию второго фронта в июне 1944 года, когда судьба Рейха уже была решена на Восточном фронте.

Такой избирательный подход может показаться неточным с точки зрения истории, но он невероятно важен для идеологии Победы, суть которой сводится примерно к следующему: наши деды победили фашизм и спасли человечество, поэтому мы всегда правы, а все остальные перед нами в неоплатном долгу. И в последнее время, когда так мало осталось настоящих ветеранов, которые вынесли на себе всю тяжесть этой страшной войны и чьи рассказы далеки от помпезного гламура, эта идеология начинает приобретать черты настоящей гражданской религии.

А. Проханов в газете «Завтра» писал к юбилею: «Религия победы – это та сила, которая питает государство Российское», причем составная часть этого культа – «мистический сталинизм» в терминологии Проханова. Сталин возвращается на улицы российских городов, и всё более уверенно: ему ставят памятники (Якутск, Липецк), вывешивают плакаты с его портретами, принимают под ними детей в пионеры на Красной площади. И тот же Проханов без малейшей оговорки продолжает: «И святомученики, которые были забиты насмерть или пали, пробитые пулями, они хранят наше государство, хранят наш народ, делают наш народ бессмертным, делают народ угодным Божественному промыслу».

Трудно понять это иначе, чем обращение к новомученикам, то есть православным христианам, которые были убиты или подверглись репрессиям при власти большевиков, прежде всего того же Сталина. Получается, что они тоже встроены в эту систему, конечно на второстепенных ролях. Впрочем, Проханов в этом далеко не одинок, хотя не всякий адепт религии Победы называет ее религией. Речь идет не просто о конкретном историческом событии, которое, конечно, достойно памяти и почитания. Скорее само это событие попадает для адептов «религии Победы» в некий длинный ряд реальных и мифических побед прошлого и настоящего: мы всегда всех побеждали и будем побеждать впредь.

Этот постоянный круг празднеств и торжеств в честь великих достижений прошлого внешне напоминает годовой круг традиционного христианского богослужения: от Рождества до Пасхи и опять до Рождества вспоминаются одни и те же события, которые вполне самодостаточны и спасительны для человека, если только он сумеет правильно «вписаться» в них. Понятно желание увидеть в православии идеальный образец навсегда данной истины, которая не требует движения вперед и поиска ответов на новые вопросы.

Казалось бы, вернуться в эту самую архаику

– вот верный способ уйти от неуютного постмодерна, такого изменчивого и непредсказуемого. Архаика, упрощенно говоря, есть жизнь в предлагаемых от века обстоятельствах без особых размышлений о том, стоит ли их изменить. Проект по их коренному изменению называют модерном, а на смену ему приходит постмодернизм, в котором всё относительно и каждый выбирает для себя.

Но архаики в России больше нет. Большевики перепахали страну, культурная революция сделала свое дело. Можно привести только одни простой пример: барахолки Западной Европы полны милых домашних вещиц XIX – начала XX века, уже не нужных в быту, но приятных как элементы декора. На наших развалах вещи почти исключительно советские. Крайне редко встретишь дом, где хранятся с дореволюционных времен рождественские игрушки или формы для приготовления творожной пасхи, и точно так же сами традиции отмечать эти праздники ушли в прошлое.