Христианство. Три тысячи лет

Этим Шептицкий не ограничился. Когда нацисты начали вербовать украинцев для расправы над евреями, а затем и над поляками, митрополит совершил чрезвычайно опасный шаг: в письме к Генриху Гиммлеру лично обратился с просьбой не набирать полицаев из числа украинцев. Кроме того, он обнародовал пастырское письмо, которое предполагалось прочесть во всех греко-католических церквах при еще более рискованных обстоятельствах, чем те, при которых распространялось послание Mit brennender Sorge: оно носило название «Не убий» и напоминало прихожанам, что убийству нет оправданий. Это пастырское послание стало не единственным на ту же тему: в 1942 году Шептицкий писал папе Пию XII, осуждая нацизм как «эгоизм, доведенный до абсурда». Его церкви повезло иметь такого лидера; хотя он, будучи уже пожилым человеком, умер через несколько месяцев после того, как через Украину на запад прошли советские танки, память о нем поддерживала прихожан Греко-католической церкви на протяжении еще более чем полувека бед и притеснений.

[1834]

Тяжкое христианское бремя войны

Папа Пий XII был преемником правителей, которые держали своих подданных-евреев в римском гетто вплоть до XIX века, однако в сфере религии не только папство несет ответственность за придание официального статуса антисемитизму на протяжении почти всего времени его существования. Германские протестанты поступили не лучше папы в 50-х годах ХХ века, столкнувшись со своим военным прошлым.[1835] Запятнанным оказалось все халкидонское христианство, это относилось и к непреднамеренному и бездумному антисемитизму, которым британское и американское общество характеризовалось до конца ХХ века. Незачем указывать на тот бесспорный факт, что большинство нацистов ненавидело христианство и в случае победы сделало бы все возможное, чтобы уничтожить его власть официальной организации.

[1836] По мере того как нацистская «машина для уничтожения» вербовала бесчисленные тысячи европейских христиан на роль пособников или безропотных очевидцев процесса уничтожения евреев, поставленного на индустриальную основу, их удавалось успешно привлекать к делу дегуманизации жертв: коллаборационисты впитали христианские негативные и стереотипные представления об иудаизме, складывавшиеся на протяжении восемнадцати веков, не говоря уже об очевидных конфликтах в тексте Нового Завета, побуждающих к возникновению подобных стереотипов, вплоть до самых лживых и маргинализирующих, подобных «кровавому навету» (см. с. 435). Христианам послевоенной Европы пришлось нести тяжкое бремя. К их чести, после неудачных полумер непосредственно послевоенного периода церкви приложили все старания, чтобы обратиться к фактам. Подобно фиаско, которое миссионеры потерпели в Индии, холокост принес пользу, способствовав распространению смирения у христиан.

Среди христиан были и те, кто выделялся из общего ряда – зачастую одинокие фигуры, сопротивление которых успехам нацистов, которые казались нескончаемыми, в то время озадачивало многих. Франц Егерштеттер был простым человеком, выходцем из той же области Австрии, что и сам Гитлер, и даже с подобной мрачной семейной предысторией. Но все эти обстоятельства подвигли его служить в местной маленькой церкви, не участвовать в плебисците по вопросу аншлюса Австрии и наконец решительно отказаться воевать за свою страну, дело которой он считал неправым. Его обезглавили в Берлине в 1943 году, указание его фамилии на местном памятнике после Второй мировой войны стало предметом бурных споров.[1837]

Наиболее символической фигурой Исповедующей церкви в настоящее время остается Дитрих Бонхёффер. Несмотря лишь на косвенную причастность к сопротивлению нацистам, этот лютеранский пастор принадлежал к кругам, представители которых стремились к свержению существующего режима, и был осведомлен о планах, кульминацией которых стало неудавшееся покушение на Гитлера 20 июля 1944 года. Именно поэтому гестапо арестовало его и продержало за решеткой вплоть до казни. На его примере христиане вновь столкнулись с ситуацией нравственных вопросов, касающихся убийства тиранов, – тех самых вопросов, которые уже поднимались во времена Реформации. После казни Бонхёффера перед самым концом войны у германских лютеран, в отличие от многих других конфессий, появился мученик. Плодами его пребывания в тюрьме стали богословские труды, наброски и письма, содержащие фразы, которые до сих пор на слуху у западных христиан как возможные указания будущего направления развития Церкви (см. с. 1087–1088). Живописный дом с садом в зеленом пригороде Берлина, принадлежавший родителям Бонхёффера, – дом, откуда гестаповцы увели его в тюрьму, – стал его памятником, в отличие от места захоронения, которое так и осталось неизвестным.

Джордж Белл