Хроники 1340–1350

«Мессир Готье, — ответил мессир Жан, — я вполне вам верю. Однако я прошу, чтобы вы соизволили здесь задержаться до тех пор, пока я не объясню всё дело городской общине. Ведь меня сюда послали горожане, и, на мой взгляд, это им решать, что ответить». — «Я охотно подожду вас», — молвил сир де Мони.

Тогда, уйдя со стены, мессир Жан де Вьенн прибыл на рыночную площадь и велел звонить в колокол, дабы собрать всех людей в крытых торговых рядах. По звуку колокола пришли все — и мужчины, и женщины, ибо, изнуренные голодом до невыносимого состояния, они очень хотели услышать новости. Когда все сошлись и собрались на площади, мессир Жан де Вьенн очень мягко пересказал им речи, приведенные выше, и прямо объяснил, что, поскольку иного выхода нет, надо быстро посовещаться и дать ответ. ^I-

Выслушав это сообщение, все начали так скорбно кричать и горько плакать, что не нашлось бы в целом свете такого черствого сердца, которое бы не дрогнуло от жалости, видя и слыша, как они убиваются. Сначала у них не было никаких сил сказать что-нибудь в ответ. И даже сам мессир Жан де Вьенн исполнился такого сострадания к ним, что проливал очень горькие слезы.

Наконец, спустя некоторое время поднялся^-II[1554]

на ноги самый богатый горожанин, коего звали сир Эсташ де Сен-Пьер, и сказал перед всеми так:

«Господа, великая жалость и великая беда будет, если весь народ, что здесь есть, погибнет голодной или иной смертью, когда можно найти средство, чтобы этого избежать. И будет великим благодетелем и милостивцем в глазах нашего Господа тот, кто сможет уберечь людей от этой беды. Относительно себя я имею столь великую надежду обрести милость и прощение у нашего Господа, если умру ради общего спасения, что желаю быть в этом деле первым. И отдамся я охотно, лишь в одной моей рубахе, с непокрытой головой, босыми ногами и веревкой на шее, на волю благородного короля Англии».

Когда сир Эсташ де Сен-Пьер произнес эту речь, все люди поспешили выразить ему свое участие, и многие мужчины и женщины бросились к его ногам с горестным плачем. Великая жалость охватила бы всякого, кто тогда их увидел бы и услышал.

Вслед за ним, вторым по счету, поднялся еще один почтенный горожанин, у которого в Кале было большое дело и две красивые барышни-дочки. Он высказался точно так же и объявил, что составит компанию своему куму, сиру Эсташу де Сен-Пьеру. А звали этого горожанина Жан д’Эр.

Затем встал третий, коего звали сир Жак де Виссан. Владелец дорогого движимого имущества и земельной собственности, он сказал, что составит компанию двум своим кузенам. Так же сделал и сир Пьер де Виссан, его брат, а потом еще двое — пятый и шестой. Прямо там, в торговых рядах Кале, эти шестеро горожан полностью разделись, оставив на себе только брэ и рубахи, повязали веревки на шеях, как того требовали условия, и взяли ключи от города и замка Кале — каждый по связке.

Когда они так приготовились, мессир Жан де Вьенн, сидя на приземистом иноходце (ибо пешком он мог передвигаться лишь с великим трудом), выступил впереди процессии и направился к городским воротам. Всякий, кто увидел бы тогда мужчин, женщин и детей, которые рыдали по уходящим, заламывая руки и очень горестно причитая громкими голосами, — будь у него даже самое черствое сердце на свете, всё равно поддался бы жалости! Так дошли они до самых ворот, провожаемые скорбными рыданиями и стенаниями. По приказу мессира Жана де Вьенна, ворота были открыты настежь, а когда он с шестью горожанами вышел к барьерам, их снова заперли.

Подойдя к ожидавшему его монсеньору Готье де Мони, рыцарь сказал: