Клюква со вкусом смерти

– Хорошо, проверим, – удовлетворенно сказал Моршанский. – Поговорим с вашим агрономом, но пока вам придётся посидеть в камере предварительного заключения.

Сурков онемел от этих слов следователя и молчал всё то время, пока его Воронцов препровождал в камеру.

Только когда Костя стал закрывать дверь, Сурков тихо обратился к нему:

– Ты это… Скажи моей матери… Пусть она… это… сходит к вашему главному… этому… ну, который в очках… скажет ему… Он, вроде, нормальный… А?.. Пусть разберётся… А?..

– Ладно, схожу, – кивнул, соглашаясь, Воронцов. – А ты точно не убивал эту женщину? – он посмотрел на парня с некоторым недоверием. – Мне ведь не хочется перед товарищем подполковником опростоволоситься.

– Не-ет, ну, что ты!.. Да как я могу!.. Да нет! Нет! Это не я! – горячо заговорил Сурков.

– Тише! – успокоил его Воронцов. – Этот, – он кивнул на дверь кабинета участкового, – услышит. Сиди тихо, я всё сделаю.

Днём Моршанский вызвал к себе агронома Копытина.

Тот, узнав, что Сурков рассказал об их стычке в доме Чуркиной, неожиданно для себя самого, категорически отказался признавать данный факт.

Внутренне он понимал, что подводит парня под «монастырь», но боязнь того, что о его адюльтере узнает не только муж Полины, но и его беременная жена, заставила Копытина с упорством повторять, что он нигде и ни у кого не был.

Моршанский после его ухода, плотоядно улыбаясь, зашел в камеру к Суркову и рассказал тому о допросе Копытина.

Сурков понял, что агроном струсил, и спасти его может только счастливая случайность. Полины в момент их драки в доме не было. Копытин, встретивший Суркова у неё дома, сказал, что она как раз ушла в магазин, куда её позвал кто-то из мужиков: срочно потребовалась бутылка. После этого последовала разборка двух любовников сексапильной продавщицы.

Кобякова не было на месте, да и вряд ли он смог спасти парня: Моршанский был неумолим в своих выводах.

Довольно потирая руки, следователь прохаживался по кабинету. По его мнению, дело это яйца выеденного не стоило, а вот благодарность от начальства была вполне ощутимой. Прокурор похвалил его и ждал назавтра с подозреваемым.

Но Моршанский был вынужден попросить два дня отсрочки, так как арестованная по подозрению в соучастии Антонина Кокошкина попросила разрешения похоронить мать. Да ещё надо было провести некоторые следственные мероприятия по покушению на Гаврилова. О том, что старик пришел в себя, следователю доложил фельдшер. Но в больницу Моршанский не спешил: такие дела он, вообще, считал несерьёзными. И кроме пьяной разборки в этом покушении ничего не видел.

Сейчас, находясь в одиночестве, Моршанский улыбался своим мыслям: наконец-то он утрёт нос этому выскочке-гебисту. Да, Герман Борисович был не только наслышан о том, как и какие дела раскрывает подполковник, но и «имел честь» расследовать вместе с ним убийство профессора Полежаева. Да, безусловно, Дубовик там отличился, но, как думал о себе Моршанский, и он не был в последних рядах. Да, все знают и то, как тот раскрыл тайну купеческих картин и нашел золотую статуэтку, за которую, кстати сказать, получил большую премию, но, будучи альтруистом по натуре, сдал эти деньги в какой-то там… Моршанский даже и не удосужился узнать, куда он их сдал. «А зачем мне это надо? Очередной выпендрёж комедианта. Я бы не сдал!» Герман Борисович нежно улыбнулся, вспомнив свою молоденькую любовницу, с которой собирался летом поехать на море. «Дурак этот Дубовик! Молодая красавица жена! Такие деньги только на таких барышень и тратить!»

Вошла Ситникова, прервав мысли Моршанского, предложила чаю. Тот с удовольствием согласился.

– Скажите, Надежда… эээ…

– Терентьевна, – подсказала женщина, с трудом сдержав свои эмоции: каждый раз, обращаясь к ней, следователь произносил своё «эээ», забывая или притворяясь, что забывает отчество Ситниковой.

Сама она относилась к подобным вещам строго и серьёзно, ко всем колхозникам всегда общалась на «вы» и по имени-отчеству, если же случайно забывала, то обязательно извинялась. Надежде Терентьевне казалось, что следователь таким образом пытается показать свое превосходство, что по её мнению было просто возмутительным. Но не делать же ему замечания! Надо просто потерпеть.

– Подполковник Дубовик ведь при вас проводил обыск в доме убитой?

– Да, при мне. Но не обыск. Он просто осматривался.– Ни один мускул не дрогнул на её лице: Андрей Ефимович предупредил, что обыск без ордера незаконен.

– И что, он ничего не нашел?

– Как же не нашел? Нашел!

– Вот как? – Моршанский всем телом потянулся к Ситниковой. – И что же это было?

– Как что? Труп Кокошкиной. – Теперь она чувствовала, что настала её очередь, и превосходство за ней.

Моршанский сузил и без того узкие глазки на пухлом щекастом лице:

– Вы прекрасно поняли, о чем я спросил, – в голосе следователя появился металл.

– Я поняла и ответила, – Ситникова была тверда.

– Хорошо. – Моршанский постучал пальцами по столу. – У вас здесь упорно муссируются слухи о каких-то леших, упырях… Что это?