Клюква со вкусом смерти

– Ой, да что с ним может случиться? В засаде опять где-нибудь сидит, да подсматривает, кто кому пошел на свидание, кто у кого в любовниках ходит, – махнула рукой дочь, стараясь успокоить мать.

– Мала ещё так рассуждать, ишь ты! – рассердилась женщина, махнув на девочку полотенцем. – Исполняй, что мать сказала. Если Степаныча нет дома, беги к Ситниковой, с ней будем решать, что делать, если потерялся отец.

– А пусть бы и потерялся, – буркнула девочка себе под нос, надевая старенькое пальтишко. – Надоел всем со своим выслеживанием. – Она громко хлопнула дверью.

Уже битых два часа Ситникова сидела дома у Нигая, в который раз расспрашивая Марью Петровну о вчерашнем дне, пытаясь понять, куда мог пойти Нигай. Прошлым вечером она сама видела его в Правлении, когда тот ждал следователя. Потом куда-то сорвался и убежал. Легче было позвать Баташова и решать с ним все эти вопросы, пока Кобяков отсутствовал, но Денис Осипович ещё с утра уехал в район с Кудрей, и пока не было слышно, чтобы машина того проехала.

– Ну, значит, так! – Надежда Терентьевна пристукнула ладошкой по столу. – Завтра с утра, если не появиться твой Алексей Павлович – соберём поиск. Всё вокруг обшарим – найдём, хоть живого, хоть мёртвого! – сказав это, Ситникова прихлопнула рот рукой, поняв, что сказала не то, что надо, но было поздно: Марья Петровна заголосила.

Следом заплакал семилетний сын Шурка, а за ним и годовалая Ульянка.

Детей кое-как, общими усилиями с Маринкой, удалось успокоить, но Марья Петровна всё хваталась за сердце, причитая и всхлипывая, пока Ситникова, наконец, не прикрикнула на неё, ругая и себя за несдержанность в разговоре.

Ближе к ночи появился Баташов, оповещенный своей женой о том, что его спрашивала взволнованная дочка Нигая.

Денис Осипович, появившись на пороге дома неуёмного конюха, схватился за голову, узнав о том, что случилось.

– Ну, что за человек! Ведь предупреждали не однажды, что все эти слежки его до добра не доведут! Кто угодно мог на него обозлиться: за всеми следил, никого не пропустил, даже за мной, чёрт этакий, подглядывал!.. Следопыт хренов! – Баташов в изнеможении сидел на скамье у печи рядом с Марьей Петровной, придерживая руку в чёрной перчатке здоровой рукой и покачивая протез. – Руки нет, а болит!..

– Почему так? – думая больше о своём, спросила Нигай.

– Врачи говорят: фантомные боли, – ответил Баташов, старясь отвлечь женщину от дурных мыслей. – Да не майся ты, Марья Петровна, давай дождёмся утра, а там и видно будет. Надо было вечером пробежаться по домам: может, кто, что и видел, а теперь!.. Ночь уж на дворе, куда идти-то? – посетовал он.

– А Верку-то, Верку, где нашли? В доме ведь нашли! – простонала женщина.

– То Верка, а то твой Алексей, – успокоительно сказала Ситникова. – Он же с Веркой делами никакими не связан? И не дома же он спрятался?

– Так сказал же, что убийцу нашел! Выследил, вроде, кого-то… – качаясь из стороны в сторону, простонала Марья Петровна.

– Подумаешь, следователь какой выискался! Сама знаешь – болтать он мастер, сколько раз наговаривал на людей? Увидит где-то что-то, и давай! Несёт по всей деревне! А что и как – толком не выяснит! Наказать его надо, Денис Осипович, как объявится, – строго выговаривала Ситникова.

– Накажите дурня, накажите! В каталажку его закройте на пятнадцать суток, чтобы, значит, людей с толку не сбивал, – закивала головой Марья Петровна.

Кое-как успокоив её, Баташов с Ситниковой ушли домой.

Обоих обуревали мрачные предчувствия.

Экспедиция с болот вернулась после полудня.

Об исчезновении Нигая узнали ещё по дороге: навстречу им попались двое мужчин, которые участвовали в поисках конюха.

Кобяков, услышав это, разразился такой отборной бранью, что Трейгер покраснел от смущения и закашлялся.

Остальные просто мрачно молчали.

– Опасения наши оправдались, – жестко констатировал Дубовик, когда они пришли домой на пасеку.

– Может, всё ещё обойдётся? – с робкой надеждой спросил Поленников.

– Не верю! Не верю! – голос Дубовика звенел от злости и бессилия. – Так опростоволоситься! Допустить ещё одну смерть! Это минус моей работе! – он вышагивал по дому Поленникова, переходя из кухни в комнаты. Задев раненым плечом косяк двери, поморщился, то ли от боли, то ли от досады.

– Ну, оплошности в работе бывают у всех, – попытался успокоить его Поленников.

– Оплошности? Это у ребенка в штанах, простите, бывают оплошности, а у меня потеря профессионального нюха, приведшая к фатальной ошибке. Ещё тогда, когда Степан Спиридонович пришел за нами и рассказал о Нигае, я просто обязан был закрыть этого товарища, хоть в его собственном подвале. Знал ли он убийцу или нет, но поперек дороги тому встал точно! – всё больше распалялся Дубовик.

– Андрей! Ты так разошёлся, будто увидел труп, – придержал его за руку Герасюк.

– Я его нутром почувствовал, – угрюмо произнес подполковник, усаживаясь, наконец, на диван и замолкая.

Ужин прошел в мрачной обстановке.

Пили с каким-то ожесточением коньяк, мало закусывая и почти не разговаривая.

Вечером приехал Кобяков и с порога заявил: