Князь Святослав

– Прощай, Малуша. Ты уезжаешь на самостоятельную жизнь, а я в новый поход. Может быть, мы больше никогда не увидимся. Не поминай лихом, я любил тебя пуще жен и никогда не забуду.

– Сокол ты мой ясный, – ответила Малуша. – Любовь – тепло и свет. В одном мгновении любви – целая жизнь. Нет в жизни счастья выше и сильнее, чем наслаждение любовью, но лишь тогда, когда любовь свободна. Я любила бы тебя крепче, если бы к этому была не принуждаема…

Святослав удивился.

– Ты так горячо любила, что мне казалось – это искренно. Выходит, ты притворялась?

– Отчасти. У нас, женщин, только одно оружие – хитрость и притворство. Милый князь, нельзя искренно любить того, кого боишься.

Князь подумал и сказал:

– Однако ты умнее, чем я думал.

– Я тебя любила, ты лучше других, однако я не была убеждена, что в одно время, пресытившись мною, ты не выменяешь меня на пса или не продашь на базаре другому, из одного только побуждения, чтобы освободиться от надоевшей холопки.

Святослав расхохотался:

– Поступают так искони. Но я, кажется, не сделал бы этого. И беспокоилась ты напрасно. Тебе ни в чем не отказывали.

– Ни богатство, ни знатность не избавляют женщину от унижения, пока она в зависимости. А зависимость ждет женщину везде. Я знаю только один случай, когда женщина была независимой, – твою мать Ольгу. Но это как раз один только раз случилось на моей памяти. Я слышала, что прежде женщине было легче…

– Мне не нужно друга, который во всем со мной соглашается. Тень делает то же самое, даже лучше, – сказал Святослав. – Живи, как хочешь. Теперь в твоих руках и своя судьба, и судьба сына. Вырасти хорошего хозяина своей земли. Надейся на Добрыню. Очень дельный парень. Немножко плутоват, но это не повредит. Он даже с новгородскими боярами будет ладить и при случае кому надо даст взбучку.

– Да, начинается новая жизнь. Предстоит ли мальчику уцелеть и послужить родной земле, или недовольные бояре задушат его?

– Ухо держи востро. Новгородцы – ухарцы, вольница. Я их сам опасаюсь. Они привыкли к своевольству. У них каждый голодранец на вече глотку дерет. Ну вот, посудачили… Тяжело расставаться. Ты знаешь, как я тебя люблю. Но если в моих делах любовь или даже семья являются помехой, я всегда, хоть и скрепя сердце, отказываюсь от счастья ради долга… Я – воин.

– Знаю. Слава, корысть всегда у вас, князей, заслоняла дорогу к счастью.

– Что делать? Извечно так. Но, если хочешь, поедем вместе за Дунай… Немало дружинников берут жен в походы. И даже при случае те берутся за меч.

– Хоть и надоела мне эта золотая клетка – княжеские хоромы… Но сына я не брошу… Впрочем… Да… У тебя есть там жены?

– Да, есть одна, гречанка… С крестом ходит, кланяется доске с изображением удавленного бога…

Малуша выпрямилась, строго сказала, как отрезала:

– Не хочу на Дунай. Кроме того, я – христианка.

– И жена моя дунайская – христианка. Ну и что же?

– Новая вера запрещает поганские привычки – держать табуны жен. Это – варварство.

– Откуда слова такие? А? Матушки слова.

– Да. Она меня крестила. И я рада, что увидела свет. Отпусти свою жену христианку… Жены смердов счастливее нас. Кто бы знал, какой это ужас быть одной из многих… И все твои жены – несчастны… Прощай! Дай я тебя обниму и поцелую. Ты был лучше других, и все-таки никому этой судьбы – быть холопкой князя – не пожелаю. Никто из вас, берущих нас между делом, походя, не заглядывал в раненое сердце женщины.

Святославу эти речи казались только забавными. Одни подвиги воина он считал достойными изумления и делом самым важным на земле, даже угодным богам.

– Если когда-нибудь вернусь из своих мест с Дуная, заеду в Новгород… Не поминай лихом. Я всегда выделял тебя из всех своих наложниц…

– Сколько их у тебя?

– Не знаю. Не помню. Не считал.

Они крепко обнялись. Малуша зарыдала, и слезы ее покапали на его руки.

И когда он садился на коня, она стояла на крылечке и не сводила с него глаз. Потом махала платочком в ту сторону, куда он уехал. А кругом был один только дремучий лес, который глухо шумел и качал верхушками деревьев.

Когда Святослав прибыл к лодейщикам, он первым встретил Янку.

– Ну, Янко, с плеч долой все заботы. Ранней весной поедем на Дунай. Затого прощайся с родными.

– Какие родные у меня? Я бродяга, холоп. Куда ты, туда и я. Ох! – он взвизгнул даже от удовольствия. – Увижу море, Царьгород, заморские земли. Индо дух захватило…

Глава 19

Посрамление епископа