Князь Святослав

Чтобы еще больше поглумиться над послом, Никифор опять пригласил его на одну из церемоний и за столом нарочно поместил ниже послов болгарского царя Петра. Это переполнило чашу терпения Лиутпранда. В середине пира он поднялся из-за стола и выказал намерение демонстративно его покинуть. Начался скандал: препирательства, насмешки, оскорбления. Паракимонен бросил в лицо епископу:

– Конечно, болгарин груб, грязен, невежественен, но он василевс, а не какой-нибудь «франк».

Лиутпранд ответил такой же дерзостью. Василий вытащил его из-за стола, прогнал и велел кормить в дешевой харчевне. После этого Никифор снова позвал посла и, будучи мастаком по части церковных дел и большим начетчиком в христианском православии, запретил епископу возражать, а сам изводил его издевательством над католичеством и Папой. Лиутпранд должен был глотать и эти пилюли.

Наконец однажды в помощь послу прибыл в Константинополь гонец от Папы с письмом Никифору, поддерживавшим предложение Оттона. Разъяренный Никифор тут же посадил посланца в тюрьму и велел, в свою очередь, написать ответ Оттону и Папе. Письмо Оттону было подписано киноварными чернилами самим Никифором, а письмо Папе подписал Лев Фока. Никифор знал, как и чем уколоть наместника Христа.

– Мы считаем вашего Папу недостойным письма василевса, поэтому ему посылает ответ куропалат его величества, – сказал Лиутпранду паракимонен.

Лиутпранд уехал разозленным и ни с чем. И продолжилась хроническая война Никифора с Оттоном в Италии. Она требовала новых средств, новых жертв от и без того измученного населения. Налоги сразу увеличились. Скрытый злобный ропот разрастался во всех уголках империи. А тут еще сарацины угрожали Криту. И вот в это самое время всех как громом поразило, что Святослав готовится вновь прибыть на Балканы.

Никифор лихорадочно начал искать сближения с Болгарией, стал просить для малолетних наследников двух царевен-девиц, дочерей Петра. Тем самым Никифор намеревался отпугнуть Болгарию от России. Столица переживала крайне смутное и тревожное время. Против василевса поднимались страшные силы и внутри страны: обозленное духовенство, ущемленная знать, городские жители, измученные возрастающей дороговизной продуктов, страдающие от бесконечных войн, а также и крестьянство, изнуренное налогами и обезлюдевшее от непрестанных солдатских поборов. Условия для дворцового заговора были самые подходящие. Тем более что василиса Феофано, ненавидя мужа, обзавелась новым любовником и с нетерпением ждала конца сурового василевса.

Глава 20

Заговор

Никифор был в Антиохии, когда вечером, оставив поместье, Цимисхий переплыл на лодке Босфор. При малейшей неосторожности его ожидала только смерть, которая могла повлечь за собою и несомненную гибель возлюбленной Феофано. Он плыл с двумя телохранителями-рабами. В наступающих сумерках Константинополь был особенно прекрасен.

Он обожал этот город роскоши, интриг, властолюбивых мечтаний, несравненных мастеров, очаровательных женщин, чванливых сановников и молчаливых рабов, очаг благостного православия, смесь племен, наречий, идей, символов, вероучений. На фоне густых зеленых садов и серых крыш над сливающимися очертаниями города крест на Святой Софии поднимался ввысь смело, сияюще, торжественно.

Когда Цимисхий сошел на берег и переждал в гуще деревьев, мрак уже залил улицы, и они опустели. Особенно мрак сгустился у стен города, увитых тяжелыми лозами винограда. Молчаливые, неподвижные фигуры женщин в длинных одеждах смутно вырисовывались на металлическом зеркале вод Золотого Рога. Во мраке сада соскользнула со скамейки закутанная фигура, поднесла к лицу Цимисхия фонарь, вынув его из-под полы…

– Всемогущий Боже, – прошептал незнакомец. – Это ты! Иоанн… Следуй за мной.

Они прошли мимо портиков, бань, трибун. В темноте маячил Великий Дворец с хребтами зданий. На каждом углу улицы Цимисхия встречал новый незнакомец с фонарем и провожал дальше. Это были дворцовые евнухи Феофано из Священных палат. Его привели на паперть небольшого храма. Он толкнул одну из металлических дверей и вошел в притвор, довольно тесный и темный. Только в углу теплилась лампада перед черной закоптелой иконой Христа, сидящего на троне. Нога его покоилась на скамейке, рукой он поддерживал Евангелие.

Цимисхий перекрестился и прошептал молитву в честь царя Давида. Было сыро в храме и жутко от обилия суровых ликов на иконах и таинственного безмолвия. От напряженного ожидания и неизвестности колотилось его сердце. Он озирался вокруг, но никого не видел в полумраке. Вдруг от стены отделилась фигура в одежде чернеца, приблизилась к нему, тронула его. По горячему дыханию он сразу узнал, кто это. Он склонился в волнении и стал горячо целовать руки Феофано. Но она повела его дальше.