– С тобой будет говорить не женщина, а царица, – произнесла она строго, шепотом. – А право на ласки царицы надо еще завоевать… Купить ценою подвига, которого от тебя теперь жду не только я, а вся держава… Она в опасности… Столица в смятении… И сегодня весь день ходили по улицам и по рынкам добрые мои подданные и провозглашали: «Да здравствует василевс Иоанн Цимисхий!»
По витым лестницам они спустились вниз, остановились во влажном, глухом склепе, в котором горела красная лампадка перед образом Богородицы – Панагии в золотом венце. Вся она, Божья Матерь, была в одежде, сотканной из благородных металлов. На одежде – кресты из жемчуга и драгоценные камни у запястий, у колен и на коленях. И рядом – в монашеской одежде, подчеркивающей стройность ее стана – стояла царица. Вид ее одухотворенного лица ослепил его красотою. Не имея сил превозмочь любовное томление, Цимисхий упал на колени и стал целовать ее ноги. Царица жестко отстранила его от себя и сказала твердо:
– Не узнаю тебя, полководец… Жажда женских нежностей затмила в тебе голос долга. Все ждут твоих решительных действий… а не поцелуев.
Он продолжал стоять на коленях с мольбой на лице.
– И все готово, чтобы плоду упасть. Надо только чуть качнуть дерево…
Цимисхий ловил ее руки, обнимал колени, но она решительно противилась ласкам. И Цимисхий оставил ее. Он увидел, что попытка склонить ее к нежности – бесцельна. Только тут в нем проснулся государственный муж.
– Нет ли, василиса, помех на нашем пути и все ли готовы грозные события встретить с радостью?
– Или ты в своем захолустье отучился понимать людей, – сказала она внушительно, – или тебе безразлично, кто на троне и кто, пользуясь правом мужа, может свободно брать меня… преданную только тебе… Поставившую целью быть только твоей… безумно тебя любящую…
Вся она дышала решительностью.
– Знаешь ли ты, какое отвращение – отдаваться брюхатому, шерстистому, уродливому и слюнявому старику…
– Я слушаю, – с удовольствием произнес металлическим голосом Цимисхий. – Сердце замирает от восторга… И готов повиноваться каждому твоему жесту…
– Не мужские это речи, не к месту. И не таких речей я жду от тебя сейчас. Не на меня, а на тебя все надеются теперь. Глаза всех обращены в твою сторону. Кому, кроме тебя, вырвать трон из рук лохматого и гнусного ханжи.
– Вырвать трон! – произнес Цимисхий, и мысли его зажглись как молния. – Какие великие слова! В них вся сладость мира! Да, я – готов. Я всегда готов, когда меня призывают долг и отечество.
– Милый мой! Я ждала такого решения. Боже мой, как я счастлива! Наконец-то обезумевший от молитв вонючий старик, пренебрегающий негой и обольщениями уютной постели, которую он считает грехом и спит на вшивой шкуре в углу палаты, наконец-то этот угрюмый болван, помышляющий только о войнах и налогах, будет отстранен от меня… О, сладкий час близок. Ты должен надеть пурпуровые одежды и царские сапожки, которые будут тебе очень к лицу. Избавь меня от этого паука! – вскричала она голосом, полным отчаяния.
Цимисхий знал, что Феофано, испытанная во всех дворцовых интригах, прежде чем обещать, всегда действовала. Поэтому он спросил:
– А дворцовая стража?
– Вся стража подкуплена. Царедворцы со дня на день ждут этого события. Столь же всемогущий, сколь низкий паракимонен Василий дал мне слово заболеть на это время. Один куропалат – этот жмот и пьянчужка – наш враг. Но он в это время будет, по обыкновению, пьянствовать. Я подговорила самых отчаянных бражников накачивать его до упаду. Кроме того, из лупанара пришлют ему для компании артель самых отборных девок. Они будут обдуривать его и стеречь всю ночь, пока мы возведем тебя на престол.
Я разослала посыльных, велела прислушиваться на улицах и площадях к разговору столичной черни и везде разглашать молву, что василевс тяжело душевно заболел, сошел с ума и хочет ослепить моих детей, меня заточить в монастырь, а народ поморить голодом, предаваясь бесконечным войнам. Кроме того, я наняла шайку юродивых, которые на площадях проклинают василевса. Стража берет их и пытает. И под пыткой они показывают, что василевс – сатана, его надо убить, а возвести на трон тебя… При случае их показания нам пригодятся. Все ждут только тебя, одного тебя, о мое милое очарование…
– Узнаю мою царицу, – с восхищением произнес Цимисхий. – Я любуюсь тобой, я не свожу с тебя глаз… Когда тиран будет в моих руках?
– В любую ночь. Дальше ждать нам глупо. Уж очень все насторожено… Натянулось… Подождешь дольше, струна оборвется… Тетива сдаст… Стрела не полетит и никого не поразит. Отсрочка преступна.
Он схватил ее, жарко обнял.
– Я сегодня увидел не только самую прекрасную женщину в империи, но и самую мудрую. Говори, говори…
– Ты пришлешь ко мне своих, я их спрячу в покоях. А когда сам явишься, то прихвати воинов еще… На всякий случай… Боже, как скоро все будут тебе завидовать… Ты знаешь ли, что ко мне приходил Калокир и предлагал свои услуги… То есть быть моим мужем.
– Калокир? Упаси боже ввязывать его в это дело… Это – изменник, человек опасный… Притом он сам мечтает о короне.