Князь Святослав

– Он был тебе другом, насколько я знаю…

– Нет, нет! Только друг и может быть самым опасным при случае…

– Ну, так успокойся, я его прогнала… Не бойся никого. Предупрежден и за тебя твой бывший подчиненный Варда Склир. Он будет руководить отрядом на тот случай, если в палатах или со стороны вдруг объявятся сторонники Никифора… С Вардой я условлюсь. Ему придется прятаться с отрядом в царском дворце на ту ночь, когда мы старика заставим уйти на тот свет. Старик будет спать, когда ты придешь ночью в мои покои… Мои рабыни сбросят тебе с крыши веревочную лестницу или корзину из-под белья, и ты со своими сообщниками поднимешься. Конечно, с одним стариком, да еще безоружным, ты справишься и один. Но лучше иметь в запасе лишние силы. А наутро держава будет иметь нового василевса. Имя твое давно в почете, все поверят. Да и кому придет в голову сомневаться, если это будет провозглашено от меня, от моих детей, от сановников… Тело старика можно будет выставить за ворота, чтобы ни у кого не было сомнения в его смерти.

Она говорила спокойно и уверенно, точно речь шла о самых обыкновенных вещах.

– Только тут я узнал свою возлюбленную больше, чем знал раньше.

А сам подумал: «Так же деловито и невозмутимо она заставит и меня уйти на тот свет, если ей в этом окажется надобность».

Но ему не стало от того страшно или неприятно. В ее взоре было достаточно нежности, в голосе – преданности.

– Мой властелин, – она простерла к нему руки, – неужели придет, и скоро придет, время, когда я буду любить тебя вволю, только тебя одного? Как подойдет тебе золотой меч василевса, золотая держава и золотой скипетр!

Ходила молва, что, если для ее благополучия потребуется устранение всех царедворцев и полководцев, взятых вместе с царем, она не остановится в умысле. Теперь это казалось ему величественным, ибо совпадало с его намерениями.

– Возлюбленная, – сказал он. – Голос мести заставляет молчать мое сердце, исполненное самой ужасной ненавистью против обидчика, хотя он мой дядя. «Он мой дядя», – часто говорил я себе. Но жалость не шевельнулась в моей душе. Преклонение перед его даром полководца внушало мне почтение и к царю. Но гнев мой стал непереносим, когда я увидел, что вся столица пылает к нему ненавистью, когда его безрассудство ввергает государство в тяжкое ярмо бедствий. Когда собственная венценосная супруга, столь же мудрая, сколь очаровательная, смотрит на жизнь с этим узурпатором как на непереносное иго. Когда, отуманенный своевластием, он готовится ослепить царевичей… (Конечно, сам того злодейства он и не думал приписывать Никифору, притом же презирал молву.) И силу гнева матери и царицы я понимаю… Мой прямой долг – спасти династию во славу родины и величия ее подданных.

Феофано упала перед иконой Божьей Матери на колени, плакала умиленно и горячо молилась. Она испрашивала у Богоматери успеха в своих делах.

Потом склонилась перед ним, дрожа от счастья.

– Будущий василевс Романии даст великое счастье матери царевичей и венценосной своей супруге. Клянись перед Пречистой быть моим мужем теперь же…

Цимисхий склонился на колени с ней рядом, глядя на икону, и под рукой почувствовал роскошное ее тело, дрожавшее от волнения…

– Клянусь! – произнес он в экстазе.

– Господь Бог да поможет нам в этом святом предприятии.

Он почувствовал на щеке горячий и влажный поцелуй.

Потом они поднялись наверх, и вновь он остался один. Феофано точно растаяла в воздухе. Черный монах проводил его до соседнего постового. И так начался его путь обратно в том же порядке. Скоро достиг он пологих улиц предместья. На Босфоре ждали его верные рабы. Тайком, оглядываясь и остерегаясь, садился в лодку будущий властелин великой империи.

Глава 21

В тайниках императорской спальни

Как только Никифор Фока приехал с Востока, тут же пришло известие, что арабы опять отвоевали Антиохию. Беспокойство царя усилилось еще больше. К тому же начали доходить слухи, что киевский князь, угнав печенегов в глубину степей, вновь высадился на берегах Дуная.

Подозрительность в василевсе переходила в манию. Царь стал опасаться почти всех окружающих и через одного пробовал проверять другого: отныне во дворце все друг за другом шпионили, все друг на друга доносили. И так как он не мог знать, на кого же можно положиться, то стал вовсе избегать общения с людьми, появляться в городе, в цирке. Константинополь казался ему теперь населенным одними изменниками, всегда готовыми его убить, отравить или предать в руки иноземцев. Поэтому он решил наглухо отгородиться от столицы и задумал окружить царский дворец высокой непроницаемой стеной, которая была бы недоступна ни для внутренних, ни для внешних врагов.