Князь Святослав

– Владыка, я далек от преступной мысли приписывать царице чисто женское влечение к племяннику. Но он завладевает ее вниманием, используя свое положение при дяде-василевсе. Бессовестный, он слишком подолгу задерживает ее своими разговорами, назойлив в развлечении ее разными городскими новостями и носит ей свитки с новомодными стишками наших столичных стихоплетов. Есть ли время царице забавляться ералашью, состряпанной обнищавшими риторами в грязных тавернах, и этим портить свои глаза. Но она это делает… конечно, из доброты и из уважения к заслугам полководца. И представь, даже читая сама, вздыхает при этом, точно речь идет о каком-либо знаменитом сражении или представлении в цирке.

– Кто мог видеть ее вздыхающей при чтении виршей? – вдруг встревожился василевс. – Кто знает, чем он ей забивает голову?

– Разреши, владыка, обыскать гинекей, и я добуду вещественное доказательство этого пустого времяпровождения, – предложил куропалат. – Моя стража постоянно доносит, что царица углубляется в какие-то рукописи и даже не только вздыхает, но и плачет…

– Плачет? Обыскать! – приказал сердито царь. – И свитки, от которых плачет царица, не следует допускать в Священные палаты. Разве мало священной музыки или храмового пения, вместо того чтобы нюхать пыль старых пергаментов? И разве пристало царице плакать над пустыми книгами, как легкомысленной плебейке?

– Она говорит, что находит в них мудрость.

– Вот еще выдумала. Вся высшая мудрость уже открыта, это – учение Христа, наше дело понять ее и повторять, усваивать…

Через несколько минут куропалат в сопровождении стражников принес рукопись, найденную в одной из комнат гинекея. Это был «Филопатрис», диалог, подражание Лукиану. Вольнодумный автор остроумно и тонко высмеивал православие и монашество царьградского патриарха и его окружение. Никифор велел зачитать рукопись, серьезно прослушал всю и в некоторых местах посмеялся. Но под конец нахмурился и сказал:

– Есть предметы, насмешливый тон по отношению к которым кощунственен. И потому сколь бы талантлив ни был этот автор, следует рукопись сжечь. А василисе посоветовать чаще бывать в церкви на молитве, чем заниматься этой легкомысленной болтовней неизвестного и, видать по всему, блудливого стихотворца. Удивляюсь, как это такой серьезный полководец унижается до чтения скабрезных и глупых стишков.

Куропалат увидел, что василевс не проявил к Цимисхию явно выраженного недовольства и не приревновал к нему царицу. Дело со стишками обернулось курьезом. Цимисхий, если только он узнает об этом, а он непременно узнает, для него ничего не бывает тайным, станет открыто смеяться над братом царя. Поэтому куропалат, перемешивая ложь с правдой, начал выбалтывать все, что можно было сказать о Цимисхии самого скверного. Он надсмехался в своей компании над законами Никифора, называл их плодом дряхлеющего ума, выкидышем геморроидального старца; что на улицах жители выражают Цимисхию симпатии, а дети воздают царские почести. И даже в гинекее тот конкурирует с василевсом.

– Врешь, мерзавец, – взревел Никифор, он вскочил и стал искать палку, которой лупил чиновников на приеме, но не нашел ее и тогда толкнул куропалата в грудь, так что тот отлетел и стукнулся затылком о стену. – Ты умеешь только клеветать, воровать и хочешь меня поссорить с царицей… Вон отсюда! Скотина!

Куропалат, почесывая больные места, побежал по коридору Священных палат восвояси.

Царь долго и взволнованно жаловался Христу на оскудение верных помощников, на возросшую неблагодарность подданных, на упадок благочестия, на бесстыдство женщин, на распространение лихоимства, на ослабление дружественных и семейных уз.

И Василий, переживший многих царей, понял, что внутренние силы Никифора ослабли. Паракимонен безопрометчиво предчувствовал начало новых катастроф, которые должны будут разыграться в Священных палатах и привести к большим переменам в государстве, но еще не мог определить роли действующих лиц и время трагедии, даже не занял своего места в ней. Он стоял у стены, застывши в глубокой почтительности, холодел от страха, боясь, что палка царя погуляет и по его спине.

Между тем через несколько времени явился куропалат со списками доносов и жертв своего розыска, у которых под пытками вынудили показания против Цимисхия. Куропалат был убежден, что эти документы обрежут жизнь полководца. И это еще больше упрочит доверие царя и понудит его к строгим и быстрым решениям. Вид куропалата был исполнен покорности только внешней, на самом деле он торжествовал. Подозрительность царя достигла силы, а документы были столь убедительны, что на этот раз доверие к Цимисхию подорвано будет навсегда.