Княжеский отпуск (СИ)

Не загасив костра, все начали укладываться прямо на траву.

10

Выждав ещё немного, князь тихонько отполз вглубь леса. Он не знал, как скоро доберётся до дома, но старуху нужно успеть предупредить, как бы она к нему не относилась. Честь русского офицера не позволяла думать иначе: если граф поручил, а ведь простая просьба - это и есть поручение, смотреть за порядком в доме, то нужно следить и за домочадцами, и за их спокойствием. А поскольку старуха нашла здесь приют, то и её должно было оберегать. Но иногда сомнения цепляли его слабыми тощими коготками: а заслужила ли старуха этого предупреждения, нуждается ли она в его защите, и надо ли влезать в чужие дела? И тут же в памяти вставал тот единственный вечер, когда он слушал её странную историю. И в то короткое время князь чувствовал себя ребёнком, которому няня рассказывает на ночь сказку. Что за чудо эти няни! Сколько сказок они нарассказывали нескольким поколениям боярских и дворянских отпрысков, сколько драгоценных зёрен народной мудрости вложили они в молодые души как будущих государственных деятелей, так и в сердца простых служивых людей... И эта теплота из детства отзывалась в нём сейчас своеобразной благодарностью, именно эти переживания были той тонкой нитью, которую он до сих пор старался отыскать, нитью слабой, но осязаемой, связавшей его со старухой.

Князь плутал не долго. Небо начинало заметно светлеть. Через полверсты, сквозь редеющую чащу, он увидел чистую широкую тропу - без древесных корней и прошлогодних листьев. Она привела к местному кладбищу, устроенному на холме. На фоне посветлевшего неба зачернели покосившиеся, наспех сделанные простые кресты: две тощие жерди перетянутые лыком - вот и всё надгробье. Некоторые могилы проваливались и князь едва не угодил в одну, когда проходил между ними, чтобы срезать дорогу. Чуть дальше, внизу, наконец-то забелели стены особняка.

Сбежав с холма, он быстро добрался до дома, и тут же направился к старухиной комнате. Удары кулаков сыпались по старым чёрным доскам низенькой двери до тех пор, пока в тёмном проёме не показалась заспанная старуха. Хотя уже рассвело, её облик, не тронутый утренним светом, оставался в полумраке комнаты, и глядя оттуда, облик этот привёл князя в состояние первобытного ужаса: перед ним стояла не вчерашняя ухоженная благообразная нянюшка-сказительница, а настоящее привидение с глубокими частыми морщинами на посеревшем лице, растрёпанными седыми волосами, паклей торчавшими в разные стороны, и чёрными не подвижными глазами, как у зверя перед броском. Она молча смотрела на него, не приглашая, однако же, войти. Не дав ей сказать ни слова, князь начал сбивчиво рассказывать о том, что услышал в лесу.

Так они и стояли в дверях, пока князь не выговорился до конца. Когда были произнесены последние слова, она схватила его за ворот кителя и втащила в свою "келью". Зажегши свечу, и всё время что-то бормоча себе под нос, она принялась собирать пожитки в не большой мешок. Князь ещё раз окинул взглядом тёмную комнату и увидел, не замеченную им вчера, маленькую железную дверцу. Старуха собралась в пять минут, накинула на себя тёмную грубую рубаху, подошла к той дверце и сказала:

- Прикрой вход, милок, и поставь засов.

Князь закрыл входную дверь и бросил в проржавевшие железные скобы толстый деревянный брус.

- Ты проводишь меня, а по дороге я скажу тебе кой-чего, - проговорила она.

Он кивнул. Старуха отперла дверцу длинным чёрным ключом, провернув три раза в замочной скважине, отчего в железном брюхе двери щёлкнуло так, будто кто-то постучал изнутри. Скрежет ржавых петель резанул ухо. В открывшемся проёме серыми путанными клочьями висела паутина.

- Возьми палку и тряпок - там, около кровати набросано, - сказала старуха, - нам света много нужно будет.

Она стояла в проёме с горящей свечой и пламя клонилось к чёрному проходу, засасываясь сквозняком. Князь направился в тёмный угол, приближаясь к своей пляшущей тени - туда, где в широкой щели между кроватью и стеной лежала гора ненужного заплесневелого тряпья, копившегося не один месяц. Он вытащил одну из тряпок и начал наматывать на толстую палку. Потом старуха велела окунуть палку в ведро, стоявшее тут же у стены. От ведра шёл хвойный запах, а то, что находилось внутри, было вязкое и тягучее.

- Подержи там подольше, - сказала старуха, - пусть хорошенько напитается.

Когда всё было готово, она поднесла свечу к палке. Сразу забрызгало, разлетелось в разные стороны то, чем напитались тряпки. При свете факела князь увидел на своём кителе коричневые липкие пятна. Он потрогал их пальцем, понюхал - смола сосны или ели. Но, Боже, во что превратилось его обмундирование?! Штаны, китель и даже фуражка, бывшие ещё вчера ослепительно белыми, стали разных цветов: на сером, от впитавшейся пыли, фоне были и зелёные пятна - от листьев и травы, и коричневые росчерки разной толщины - от веток и стволов деревьев, и чёрный земляной. Теперь это нельзя назвать обмундированием и можно смело отдавать горничным на тряпки...