Княжна Тата

Тата читала жадно, низко наклонясь надъ строками; пальцы ея, придерживавшіе газетный листъ, шелестевшій подъ струями предвечерняго втра, еле замтно перебирала легкая нервная дрожь… Скавронцевъ, стоя предъ нею за перилами, любовался ея тонкою маленькою головкой съ подрзанными надо лбомъ и кудрявившимися прядями темно-русыхъ волосъ, по которымъ сквозь прогалины раскидывавшейся надъ нею сти виноградныхъ листовъ перебгали словно въ догонку другъ другу ослпительныя искры свта…

— Дда, хорошо, медленно проговорила она дочитавъ, отняла руки и опустилась снова въ свое кресло, закинувъ затылокъ назадъ, — но что же это доказываетъ?

— Какъ "что доказываетъ"? вскликнулъ Скавронцевъ.

— Отбили, заняли, укрпились, съ оттнкомъ насмшки проговорила она, — а Плевна все также стоитъ и смется надъ нами и, когда все это кончится, никто не знаетъ.

Александръ Андреевичъ загорячился и пустился въ толкованія, — его не на шутку сердилъ "петербургскій скептицизмъ" и "не русскія чувства" Тата, съ которою онъ и велъ каждый вечеръ за чаемъ безконечные споры по этому поводу.

Тата закрыла глаза и приняла скучающее выраженіе.

— Вы даже и слушать не хотите! досадливо прервалъ онъ себя вдругъ.

Она слегка усмхнулась и, не открывая глазъ, отвчала ему:

— Слушаю — и нахожу, что вы очень хорошо доказываете. А все-таки вы должны согласиться со мною, что эта война большая гадость!

— Ну, н--тсъ! протянулъ Скавронцевъ также досадливо.

Она приподняла вки… Онъ стоялъ предъ нею съ загорвшимися глазами и выраженіемъ мужественной ршимости на чертахъ… "Какъ онъ сохранился однако", промелькнуло нежданно въ голов Тата, будто въ первый разъ въ жизни видла она теперь предъ собою эти большіе, живые глаза Скавронцева, его мужественное, красивое и еще свжее, не смотря на сорокавосьмилтній возрастъ, лицо.

Голосъ ея зазвучалъ вдругъ тми бархатными нотами, на неотразимость которыхъ она всегда такъ разсчитывала:

— Вы бы теперь поэтому съ радостью, вмст съ этимъ героемъ, что-то бы тамъ отбивали, занимали

и покоряли?…

Невольная улыбка скользнула подъ его большими усами. Онъ повелъ на нее взглядомъ изъ-подъ нахмуренныхъ еще бровей:

— И, конечно, "съ радостью", подтвердилъ онъ тономъ убжденія.

— И вы, "конечно", въ эту минуту, продолжала она все тою же шепотливою, кошачьею интонаціей:- вы ужасно злы на maman и на меня, повторила она упирая, за то, что мы васъ уговорили, умолили чуть не на колняхъ, не длать этой глупости хать на войну, гд и безъ васъ много охотниковъ жертвовать жизнью, а оставаться съ нами, съ друзьями, которые безъ васъ, вы это очень хорошо знаете, просто вс пропали бы?…

Она не ошиблась въ разсчет: Скавронцевъ растаялъ.

— Ну, и скажите мн пожалуйста, весело говорилъ онъ въ отвтъ, укладываясь обоими локтями на перила и прижимаясь въ нимъ своею широкою грудью, — какая мн за это награда? За то, что я люблю васъ всхъ, привыкъ, знаю, что, дйствительно, полезенъ вамъ, и потому имлъ слабость послушаться васъ съ княгиней… и все-таки, признаюсь тмъ откровенно, каждый день мучаюсь мыслью, что мн слдовало быть бы не здсь, а тамъ, за Дунаемъ… за это вы меня шпигуете и выводите изъ терпнія каждый день… такъ я говорю, а?

Она засмялась:

— Вы "любите", сказали вы. — Въ томъ числ и вашу покорную слугу, надюсь?

— И даже въ особенности! вырвалось у него какъ-то невольно.

Она вдругъ замолкла, какъ бы охваченная какою-то внезапно налетвшею на нее мыслью, и остановила на немъ долгій, лучистый и трепетный взглядъ.

— Разв это еще можно? промолвила она наконецъ.

— Что "можно"? повторилъ онъ не понимая.

— Любить меня "особенно"?… Знаете-ли вы, что я уже давно въ этомъ отчаялась!… Александръ Андреевичъ, нтъ, безъ шутовъ, скажите мн, положа руку на сердце, можно ли меня теперь, такою, какова я и какою вы меня видите и знаете въ настоящую пору, можно-ли меня еще любить… вы понимаете, что называется любитъ?…

—

Васъ?… Безъ ума!… вскрикнулъ онъ, въ порыв нежданной для него самого страстности, налегая на рзное дерево балюстрады такъ, что оно крякнуло подъ его напоромъ.

— Не ломайте моего балкона! ласково улыбаясь ему; проговорила Тата. — А вы это хорошо сказали, промолвила она;- значитъ, на вашъ глазъ отпвать мн себя заживо пока еще не нужно?

— Что вамъ въ моемъ глаз! внезапно отвчалъ онъ: мн, по-настоящему, и глядть-то на васъ не слдовало бы!

И онъ слегка покраснлъ даже. Она расхохоталась.

— Это почему?

— А потому что не въ мои годы… и не вамъ… Я вамъ въ отцы гожусь, а не…

— Ваши годы? прервала Тата;- да еслибъ я разсчитывала еще выйти замужъ, то ужь, конечно, только за человка вашихъ лтъ… Вы только старите себя напрасно, милый Александръ Андреевичъ, опускаетесь, не обращаете вниманія на вашъ туалетъ; это совсмъ ужь не похвально.

Старый гвардеецъ торопливо и растерянно повелъ главами на свое поношенное пальто, висвшее мшкомъ кругомъ его высокаго и еще не тучнаго стана, на пыльные, потерявшіе всякую форму сапоги свои, и покраснлъ еще разъ, но уже изъ иного побужденія, мене похвальнаго пожалуй, по своему мотиву.